Читать книгу - "Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости. 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс"

Существовал своего рода параллелизм между взглядом западных сочувствующих на Советский Союз как на страну будущего и собственным советским «американизмом» — широко распространенной в 1920-е годы концепцией, придававшей практически культовый статус современной эффективности и передовым технологиям далекой земли покорителей машин^{563}. Часто завышенные ожидания, окружавшие приезд иностранных экспертов в конце 1920-х годов, были вызваны именно американизмом, так как он сопровождал отход от приглашения немецких инженеров для строительства советской промышленности после Рапалльского договора и последовавший после 1927–1928 годов наплыв выдающихся американских технических специалистов. Глубина досады, сменившей эти завышенные ожидания, в свою очередь была обусловлена мощной негативной реакцией на чужаков, которая в 1932 году привела к политическому последствию — прекращению систематического найма иностранцев и сокращению для них выгодных зарплат^{564}.^[49]

Удивительно, что те, кто был призван вести пропаганду среди иностранцев, проживавших в советской стране (как, например, специальная «Группа по работе среди иностранных рабочих» при ВЦСПС), оказывались горячими приверженцами представления иностранных технических специалистов и рабочих в качестве живых образцов для советских граждан. Они воспринимали цель своего учреждения — стимулирование позитивных воззрений на советскую систему среди иностранцев — как важнейший шаг по превращению представителей Запада в сознательных проводников технических достижений и просвещения. Другими словами, так называемые ответственные работники, чьим заботам вверили политическое «перевоспитание» привлеченных иностранных специалистов и рабочих, сами являлись носителями нередко чрезмерного уважения к профессиональным знаниям и культурному уровню иностранцев. Таким образом, за советскими попытками «догнать и перегнать» скрывалось элитарное и «западническое» поощрение созидательного иностранного влияния. В действительности в этом отношении профсоюзные аппаратчики были всего лишь верными рядовыми солдатами, которые выполняли решение советского политического руководства о предпочтительном найме иностранных специалистов.

Продолжая подчеркивать выдающуюся эффективность западных специалистов — мнение, исходившее из партийных верхов, — 21 ноября 1930 года ЦК партии призвал к организованной «передаче [иностранного] опыта, навыков и знаний советским рабочим»^{565}. Незадолго до этого профсоюзная группа поставила себя в положение защитницы иностранных специалистов и потому была щедра на критику «глухой вражды», адресованной последним и довольно распространенной, как выяснили члены группы в ходе проведенного ими в 1931 году двухмесячного расследования в шести промышленных регионах страны. Советский инженерно-технический персонал критиковался в качестве ретроградского, боящегося здоровой конкуренции, а рабочие характеризовались как ксенофобски настроенные, грубые, с затаенной обидой, обзывавшие иностранцев «господами» и т.п. Обратная сторона медали этой яростной враждебности состояла в непомерном уважении к западной квалифицированности, что позволяло некоторым иностранцам легко выдавать себя за профессионалов якобы высочайшего уровня. Именно так поступили один чертежник из Амстердама, выдававший себя за знаменитого голландского архитектора, а также «высококвалифицированные специалисты» Московского автосборочного завода, которые на самом деле являлись обычными конвейерными рабочими по установке сидений на заводе Форда в Детройте^{566}.

Хотя иностранные технические специалисты сами провоцировали столь противоречивое отношение к себе, культурные и пропагандистские меры, нацеленные на задержавшихся в стране гостей, были практически идентичны тем, что предусматривались для высоко ценимых краткосрочных визитеров. Например, иностранные рабочие и специалисты, получившие звание «ударников» за особый вклад в промышленное развитие, в 1933–1934 годах были награждены бесплатными круизами на пароходах по Волге. В трех экскурсиях участвовали 613 иностранцев и членов их семей. Хотя места, которые они должны были посетить, все еще страдали от последствий жестокого голода, во всех городах на пути следования парохода заранее делали «генеральную уборку», а почетных гостей встречали с оркестрами. Главные местные профсоюзные чиновники и безымянные «специальные люди» (сотрудники ОГПУ и НКВД) обычно засылались вперед для производства всех необходимых приготовлений — в такие города, как Энгельс, где «классовый враг» был сильнее и мог повлиять на взаимоотношения с иностранными ударниками. Поскольку эти иностранцы и так работали в советской промышленности, они избегали посещения заводов и сосредотачивались на «повседневных культурных достижениях»: детских садах, школах, пионерских лагерях. Однако существовали и весьма важные отличия данного тура от кратких визитов зарубежных гостей. Ожидалось, что почетные иностранцы-резиденты окажут влияние на своих советских коллег, тем самым укрепляя престиж ударного труда и способствуя дальнейшему «интернациональному воспитанию» советских рабочих^{567}.^[50]

К 1932 году, после того как основной поток въезжающих иностранных специалистов схлынул, тут же проявилось и видимое напряжение в официальных установках относительно западных экспертов. С одной стороны, организация работы по политпросвещению среди иностранцев стала более продуктивной только после этого поворотного момента. На первой Всесоюзной конференции иностранных специалистов, подготовленной Комиссией по внешним сношениям при ВЦСПС и состоявшейся в 1932 году, «почетное место» в строительстве социализма было признано и за «иностранными товарищами». Власти пошли еще дальше, заговорив на языке чистого интернационализма: «Мы не рассматриваем иностранных рабочих и специалистов как иностранцев». С другой стороны, еще одно зловещее заявление заверяло многочисленное собрание, что даже здесь, в этой аудитории, есть иностранцы, планирующие дискредитировать советское государство и прибывшие сюда «с целью стать агентурой мировой буржуазии»^{568}.

На конференции 1932 года работа специальной организации — Всесоюзной конторы по снабжению иностранцев (Инснаба) — демонстрировалась как свидетельство особой заботы о последних со стороны партии-государства. Действительно, для обеспечения иностранным специалистам привилегированных условий жизни были предприняты согласованные усилия, хотя в катастрофическом хаосе того времени иностранцы также сталкивались с дефицитом. Однако несмотря на первоначальные намерения Инснаба, магазины системы Торгсина — вплоть до отмены в 1936 году карточной системы бывшие местами сосредоточения дефицитных продовольственных товаров и предметов роскоши — распространились в довольно большом числе только после того, как в 1931 году они были открыты и для советских граждан. В разгар голода, при постоянной нехватке продовольствия, граждане, продававшие ценные вещи или тратившие валюту, присылаемую им из-за рубежа, сформировали для государства активы, перекрывшие, согласно подсчетам Е. Осокиной, расходы на покупку иностранного оборудования для большинства промышленных «гигантов» 1930-х годов. Особая система обслуживания иностранцев быстро приобрела огромную важность для всей внутренней жизни страны. В магазинах Торгсина иностранные дипломаты, туристы и иностранцы-резиденты сталкивались с советской элитой, покупавшей предметы роскоши, и простыми советскими гражданами, голодавшими и вынужденными невыгодно продавать последнее ценное имущество в поиске самого необходимого^{569}.