Читать книгу - "Одинокая ласточка - Чжан Лин"

долгого и сложного, полного открытых и тайных сделок, в которые я, к счастью, почти не был втянут. Меня перевели на новое место, сначала я полгода учился на языковых курсах, затем меня определили в одну полицейскую академию, где я стал преподавать английский.

В Наньтуне я повстречал нашего общего знакомого, того самого командира отряда из тренировочного лагеря. Удивительно, но он тоже устроился в полицейскую академию и к тому же стал моим непосредственным руководителем. В Китае есть пословица: “Для врагов дорога узка – непременно столкнутся”, а еще у нас говорят, что “человек познается в драке”. Это про нас с командиром отряда. Прошлые бесконечные стычки притупили наши углы. Мы стали не только добрыми сослуживцами, но и товарищами, которые, как одолеет одиночество, могли выпить вместе и тихонько поворчать на жизнь. В те времена, когда каждый отрастил на затылке пару глаз, чтобы следить за всеми и быть начеку, настоящим другом считался тот, с кем можно опрокинуть стаканчик, не боясь, что сболтнешь под хмелем лишнее. Мы с командиром отряда были именно такими друзьями. Я по привычке звал его “командиром”, хотя в полицейской академии он был начальником отдела.

По правде говоря, у меня была тысяча и одна причина, чтобы оставить службу и вернуться домой. Я был простым преподавателем, никто не заставлял меня идти на фронт, и все же, глядя на то, как один этап гражданской войны перетекает в другой, я невольно испытывал огромное разочарование и уныние. Я уже не понимал, что такое мир – цель войны или предлог для нее, мне опротивела военная форма, кроме того, все эти годы, с тех пор как японские бомбардировщики убили моего папу и папу А-янь, чайной плантацией семьи Яо никто не занимался, кто-то срочно должен был привести ее в порядок; а еще после всех бед, что принесли нам японцы, мама, натерпевшись страху, сильно сдала и уже почти не вставала с постели. Теперь она жила у старшего сына. Брата круглый год не было дома, он подрабатывал на стороне, и его жене, которая в одиночку ухаживала за больной старушкой и воспитывала двух сорванцов, приходилось туго.

Сейчас я думаю: если бы я тогда, неважно по какой причине, подал в отставку и вернулся в Сышиибу, может, все у нас с А-янь сложилось бы иначе.

Но я вечно сомневался, не мог собраться с духом.

Я послал маме письмо, написал, что мне теперь выплачивают не только обычный оклад военнослужащего, но и прибавку за преподавание. В Наньтуне я заработаю намного больше, чем в деревне на плантации. Если я останусь в городе, родне будет полегче.

Конечно, думал я совсем о другом. Мы оба прекрасно знали, почему я не тороплюсь обратно, в этом деле мы, мать и сын, всегда были сообщниками, понимавшими друг друга без слов.

Я боялся, что, едва я появлюсь в Сышиибу, следом в деревню вернется А-янь. Перед тем как уйти из Юэху, я попросил пастора Билли сказать А-янь, что моя мама ждет ее дома, а пастор Билли стал допытываться, кем же я ей прихожусь, и я не ответил, у меня не было ответа. Мама звала А-янь, потому что ее мучила совесть. Совесть – злейший комар, и этот комар кусал маму денно и нощно, не давая ей продыху. Я передал мамины слова, потому что меня тоже мучила совесть. Комар не щадил нас обоих, только меня он кусал в разы свирепее.

Но плод совести, порожденный ею уродец, умер, не вынеся света дня. Я не смел произнести те же слова А-янь в лицо, я даже от взгляда пастора Билли не смог укрыться. Честно говоря, я втайне надеялся, что А-янь откажется, хотя до сей минуты не решался это признать. Я не мог не передать мамино предложение, как и мама не могла его не сделать, а не то наши комары заели бы нас до смерти. Откажись А-янь – и комарам было бы к нам не подступиться, и совесть бы успокоилась, все бы успокоилось. Мы с матерью никогда не заговаривали об этом вслух, не было нужды, в переломный момент кровное родство – самый крепкий союз.

В Юэху я собственными глазами видел преображение А-янь. Ее душа выросла, прежняя тонкая, печальная оболочка стала ей мала, и А-янь сбросила ее и превратилась на ветру в кого-то совершенного нового. Каждый раз, когда я проходил мимо нее (все наши случайные встречи в Юэху можно по пальцам пересчитать), мне казалось, я чувствую аромат юности – так пахнут ветви, когда на них распускаются почки, так пахнут горные склоны, когда на них прорастает трава.

Но то в Юэху. Стоило мне перенести ее мысленно в Сышиибу, я тут же вспоминал, как Плешивый, который голосил на похоронах, придавил ее своим телом и она дергает ногами, точно богомол. Эта картина глубоко врезалась мне в память, лишь много лет спустя ее мало-помалу разъела ржавчина времени. Хотя мы с А-янь не кланялись небу и земле перед алтарем предков, не накрывали в деревне свадебные столы, я оставил на официальной бумаге отпечаток пальца, баочжан и наш писарь дедушка Дэшунь были тому свидетелями. Да пусть бы даже их там не было, все равно самого себя не обманешь.

Пока мы оба в Сышиибу, она моя жена, я ее муж. Я попросту не мог взглянуть этой правде в глаза. В том возрасте, когда я был силен телом и обделен умом, целомудрие представлялось мне бездонной, непреодолимой пропастью, и лишь когда тело стало чахнуть, а ум, наоборот, окреп, я понял, что целомудрие – всего-навсего тонкая, непрочная пленка. Увы, к тому времени, как я это осознал, мы с А-янь прошли уже слишком много окольных дорог.

По правде говоря, я еще в Юэху смутно почувствовал, что “моя” страница для нее уже перевернута: А-янь смотрела на меня с презрением, с таким видом, будто наступила на кучку дерьма. Но я, как и почти любой мужчина в мире, втайне тешил остатки самолюбия. Его жалкие крохи, соприкасаясь с воздухом, действовали как дрожжи, место, которое я занимал в ее сердце, медленно разбухало, “никогда” превращалось в “может быть”, и в глубине души я упрямо цеплялся за это несуществующее место в сердце, не желал выпускать его из рук. Я боялся – и в то же время надеялся, – что оно всегда будет принадлежать мне одному.

Пока я терзался, гадая, не последует ли А-янь за мной в Сышиибу, она ни на шаг не отлучалась из Юэху и все ждала два письма, которым не суждено было прийти. Ждала, конечно, по-разному: одно – с простым