Читать книгу - "Савва Морозов - Анна Федорец"

Одновременно с ремонтом здания Савва Тимофеевич занимался декорациями и подбором бутафорских принадлежностей. На третий сезон Художественный театр наметил постановку самого поэтичного произведения драматурга А. Н. Островского — пьесы-сказки «Снегурочка». К. С. Станиславский так пояснял выбор пьесы: «Снегурочка» — сказка, мечта, национальное предание, написанное, рассказанное в великолепных звучных стихах Островского. Можно подумать, что этот драматург, так называемый реалист и бытовик, никогда ничего не писал, кроме чудесных стихов, и ничем другим не интересовался, кроме чистой поэзии и романтики».

Роли были распределены уже весной 1900 года. Осенью предполагалось продолжить начатые летом репетиции, поэтому в июле — сентябре шла активная подготовка реквизита. Эта работа зажгла всех, прежде всего самого Савву Тимофеевича.

C. Т. Морозов к этой пьесе был неравнодушен еще с юности. Как уже говорилось, в 1878 году в доме Морозовых был устроен костюмированный бал. В разгар праздника Савва Тимофеевич наизусть цитировал Пушкина и сетовал своей подруге Марии Крестовниковой, что участники бала слишком увлеклись культурой Европы: в зале почти не видно русских костюмов. Потом он добавил: «Я вам, Мария Александровна, когда-нибудь и всю «Снегурочку» Островского прочту, уж ее-то я необыкновенно люблю. Предлагал вот Сергею одеться Лелем, а мне Мизгирем, так не захотел! Да и вы были бы Снегурочкой, ведь здорово! А то все сегодня венецианки, итальянки, а ведь русские-то костюмы как-то ярче и интереснее! Нет разве?» — «А я не хочу растаять во время танца, да и Берендея у нас нет!» — отвечала та.^[409] Поэтому когда МХТ решил ставить «Снегурочку», Савва Тимофеевич с восторгом воспринял эту мысль.

Постановка «Снегурочки» являлась негласным соревнованием трех известных театров Москвы. Одновременно с Художественным театром ее ставил А. П. Ленский в недолго просуществовавшем Новом театре; Большой театр готовил оперу Н. А. Римского-Корсакова «Снегурочка». «Художественникам» предстояло сделать всё возможное, чтобы не ударить в грязь лицом. Еще в феврале 1900 года состоялась поездка художника В. А. Симова с помощниками на Север, откуда были привезены множество зарисовок и эскизов, а также утварь, одежда, деревянные резные изделия и т. п. Обувь для действующих лиц Савва Тимофеевич предлагал взять из своего уральского имения Всеволодово-Вильво. Однако впоследствии пришлось ее выписывать из Архангельска. Фонари и стекла для изображения облаков и восходящей луны С. Т. Морозов выписал из заграницы.^[410] 21 июля он писал об этом Станиславскому: «Сначала она (луна) красная, а потом становится серебряной».^[411]

Четырнадцатого августа 1900 года в письме Станиславскому Немирович-Данченко с благодарностью отзывался о Морозове, который снял с его плеч необходимость следить за хозяйственной стороной театральной жизни и за декорациями: «Пишете, что не узнали моего почерка, думаете — я устал? Напротив. В прошлом году и наполовину не начинал так бодро и здорово, как в этом… Я только теперь чувствую, до чего меня (и — главным образом — меня) облегчает Савва Тимофеевич. Ведь если бы не он, я бы должен был сойти с ума. Я уже не говорю об отсутствии материальных тревог. Но он так настойчиво и энергично хлопочет обо всей хозяйственной, декоративной и бутафорской частях, что любо-дорого смотреть». Дальше Владимир Иванович показывает купца в непривычном свете: «Тон у него иногда (с актерами, с конторой, с Вальцем) не ловкий, иногда немножко смешной, тем не менее он приносит сейчас так много пользы, что это дает мне и время для более внимательной работы и отдых. Очень я ему благодарен. Вот почему я и свеж и бодр».^[412] А ведь всего полгода назад Владимир Иванович мечтал избавиться от Морозова!..

Савва Тимофеевич делал приготовления к «Снегурочке» с тем азартом, с каким охотничья собака выслеживает дичь. О том, сколь важна была его роль в подготовке этой пьесы, говорит письмо К. С. Станиславского А. А. Санину: «Электротехник в «Снегурочке» при фонарях — вещь очень важная. Буду писать или говорить с Морозовым… Если можете управиться… тем лучше, а то для одного момента шить костюмы (12?) — жаль Морозова». Имеется в виду, что Савва Тимофеевич из своего кармана оплачивал счета за каждый сшитый для спектакля костюм. В конце письма Константин Сергеевич резюмирует: «Морозов ретив, дай Бог ему здоровья, а Богу хвала за такого деятеля». Узнав о том, что Станиславский не хочет злоупотреблять его щедростью, Морозов через А. А. Санина передавал ему, «что никаких экономий по постановке «Снегурочки» не признает — дело идет о конкуренции, о полноте и красоте картины».

Действительно, постановка «Снегурочки» оказалась чудо как красива. Премьера спектакля состоялась 24 сентября 1900 года. В октябре Максим Горький в письме А. П. Чехову восторженно отзывался о спектакле. Великолепна была, по его словам, игра отдельных актеров, а также сказочно прекрасная музыка и вся обстановка действа: «Я только что воротился из Москвы, где бегал целую неделю, наслаждаясь лицезрением всяческих диковин… Снегурочкой — очарован. Ол[ьга] Леон [ардовна] — идеальный Лель. Недурна в этой роли и Андреева, но Ол[ьга] Леон[ардовна] — восторг! Милая, солнечная, сказочная и — как она хорошо поет! Музыка в Снегурочке до слез хороша — простая, наивная, настоящая русская. Господи, как всё это было славно! Как сон, как сказка! Великолепен царь Берендей — Качалов, молодой парень, обладающий редкостным голосом по красоте и гибкости. Хороши обе Снегурки, и Лилина и Мундт. Ох, я много мог бы написать о этом славном театре, в котором даже плотники любят искусство больше и бескорыстнее, чем многие из русских «известных литераторов».^[413] Особое восхищение вызвала у Горького активная и бескорыстная деятельность Саввы Тимофеевича: «Когда я вижу Морозова за кулисами театра, в пыли и в трепете за успех пьесы — я ему готов простить все его фабрики, — в чем он, впрочем, не нуждается, — я его люблю, ибо он — бескорыстно любит искусство, что я почти осязаю в его мужицкой, купеческой, стяжательной душе».

К сожалению, среди широкой публики «Снегурочка» не имела «такого успеха, которого все ожидали». Возможно, дело в режиссерском замысле Станиславского. Константин Сергеевич мыслил царство Берендея как «царство красоты и искусства: музыки, живописи и красноречия. Все во дворце Берендея — светлые, благообразные, улыбающиеся старцы, жизнерадостные, мягкие… Все говорят нежно, мягко, походки степенные, почтительные». Асам Берендей — «поэт», «умный и сердечный человек», «чудная улыбка озаряет его лицо». Видимо, такая трактовка оказалась слишком далека от нужд и представлений зрителя, который жаждал видеть на сцене современные реалии…

Неустанный труд С. Т. Морозова на благо МХТ не ограничивался разработкой художественно-декоративной стороны вопроса. Купец вел хозяйственные дела в самом широком диапазоне: от ремонта театрального здания и закупок необходимого технического оборудования — до приема актеров в труппу^[414] и найма помещения для репетиций. Так, для репетиций той же «Снегурочки» Морозов снял концертный зал М. С. Романова на срок с 9 апреля по 5 сентября.^[415] Размеры своих трат на Художественный театр Савва Тимофеевич не афишировал.