Читать книгу - "Савва Морозов - Анна Федорец"

Критический для театра момент наступил уже в конце первого сезона.

В относительно короткие сроки Художественный театр сумел завоевать симпатии образованной публики. Успех театра был очевиден — его посещали, им интересовались, театральные деятели брали на заметку наиболее успешные находки его руководителей. Благодаря двойному триумфу всего за один сезон Художественный театр сильно возмужал. Но это была только половина дела.

В 1898/99 году те основания, на которых покоился театр, были ненамного устойчивее карточного домика. Первый сезон для театра окончился с большим долгом. Немирович-Данченко вспоминал, что они со Станиславским уже построили колоссальные планы на второй сезон, однако «денег у нас опять не было. Но дело не только в деньгах. Мало было одержать победу, надо было ее закрепить… Надо было укрепить успех, удержаться на ногах… Нужно было дать усовершенствоваться и блеснувшим талантам нашей молодежи». Однако пайщики, вложившие деньги в театр, уклонялись от его дальнейшего финансирования. К. С. Станиславский отмечал то же печальное положение: «Несмотря на художественный успех театра, материальная сторона его шла неудовлетворительно. Дефицит рос с каждым месяцем. Запасный капитал был истрачен, и приходилось созывать пайщиков дела для того, чтобы просить их повторить свои взносы. К сожалению, большинству это оказалось не по средствам, и они, несмотря на горячее желание помочь театру, принуждены были отказаться. Момент был почти катастрофический для дела».^[372]

Ситуацию спас С. Т. Морозов. Видимо, его вмешательство произошло в начале весны 1899-го, когда учредители театра подводили итоги за первый финансовый год. Согласно 12-му пункту Договора об учреждении Общедоступного театра в Москве, «по сведении счетов за каждый операционный год, который считается с 1 марта одного года по 1 марта следующего года, распорядители созывают в течение марта месяца общее собрание товарищей, которому и представляют подробный отчет о своих действиях и о приходе и расходе денежных сумм за прошлый год и смету и программу действий предприятия на будущий год».^[373] На заседании, где обсуждались итоги 1898/99 года, именно Савва Тимофеевич сыграл решающую роль.

Дело в том, что далеко не всем пайщикам МХТ новый взнос на нужды театра был «не по средствам». Многие члены Общества по учреждению общедоступного театра обладали весьма солидными состояниями и имели возможность пожертвовать часть личных средств на дело искусства. Однако… они были чутки к общественному мнению. Особенно к тем его голосам, звучание которых усиливалось благодаря поддержке газет. А вокруг нового театра шли настоящие баталии, часть которых выплескивалась на страницы прессы. Говоря об успехе «Чайки», Немирович-Данченко подчеркивал: «Слушалась пьеса поразительно, как еще ни одна никогда не слушалась. Шум по Москве огромный. В Малом театре нас готовы разорвать на куски». Наряду с хвалебными раздавалось немало ругательных отзывов. По Москве и Петербургу шли разговоры о том, что «…этот Художественный театр — театр моды, не может на основании добытых результатов считаться серьезным театром с будущностью».^[374] Разумеется, меняли отношение пайщиков к Художественному театру.

Немирович-Данченко писал: «Наши пайщики вели себя двусмысленно. При встречах каждый из них делал комплименты, но движения у них были словно по скользкому полу: чуть было я касался дальнейшего, — как, мол, вот нам дальше существовать, — а его уже нет, — исчез… Мало того, начали до меня доходить слухи, что один из пайщиков даже громко и резко ругает театр: «Ничего-то интересного в нем нету, какие-то вычуры, одно штукарство. Одним словом — мода. И, конечно, никаких денег на эту затею не следует давать».^[375] Оказалось, что авторитет и Станиславского, и Немировича-Данченко не безграничен. Но, к счастью, среди пайщиков был такой человек, как Морозов.

По словам Станиславского, без Саввы Тимофеевича «наше дело не выдержало бы и 1/2 части благодаря нападкам и злым выходкам одной части печати, которая всячески подрывала доверие к нам, еще не окрепшим в новом для нас деле».^[376] Савву Тимофеевича нелестными отзывами печати было не пронять: он прекрасно знал им цену. Кроме того, Морозов имел насчет театра собственное, весьма определенное мнение. Он считал, что Художественный общедоступный театр — явление уникальное, которое необходимо Москве — и в целом отечественной культуре. Сторонники МХТ — а их уже тогда было немало — хорошо понимали его значение: «Быть может, в этих постановках были недостатки, даже наверное были. Но у нас, видевших тогда постановку этих пьес, на всю жизнь осталось впечатление, какое, вероятно, уносят с собою дети после первой рассказанной им талантливым повествователем сказки. Никогда раньше этого не слыхали, а потому свежо, поэтично и так отрадно на душе».^[377]

Морозову не впервой было собирать с купечества деньги на важное культурное начинание. Фактически он задействовал те навыки, которые прежде проявлял на Нижегородской ярмарке в качестве «купеческого воеводы». На общем собрании пайщиков учредители дела докладывали о решении трех вопросов: говорили о художественных итогах постановок, о планах на будущее время и произнесли вслух «грустные цифры — сорок шесть тысяч рублей долга. Морозов предложил пайщикам отчет утвердить, долг погасить и паевой взнос дублировать. А так как Морозов был среди них самый крупный фабрикант, то перед ним скупиться как-то стеснялись. Между прочим, замечательная типическая купеческая черта — ну, чего бы, казалось, Морозову каких-то три тысячи Осипова и даже десять — пятнадцать всех остальных пайщиков? Нет: надо, чтобы дело было компанейское, пусть по тысяче внесут, а он — двести, но надо, чтоб чувствовалось тут какое-то единодушие».^[378] Но одним лишь собиранием средств финансовое участие Морозова в театре не ограничилось. По словам исследователей, «уже в первый год Савва затратил на театр 60 тысяч рублей, и «его пожертвования становятся важнейшим финансовым источником, питавшим новое культурное и художественное начинание».^[379]

Театр вновь получил средства к существованию. С весны 1899 года финансовые вливания в театральную кассу со стороны Морозова стали регулярными. Так, уже летом того же года театру вновь понадобились средства. 26 июля Владимир Иванович сообщал Станиславскому: «С Морозовым я обедал, но ни одного звука не сказал о том, что денег у нас нет. Правда, он так много вложил уже, что если бы и нельзя было получить от него больше, всё-таки было бы бессовестно претендовать. Но очень может быть, что без него не обойтись».^[380] Впоследствии так и вышло: Савва Тимофеевич «взял на себя все материальные заботы» о делах театра.