Читать книгу - "Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов"

В конце своего рассказа Кевкамен заметил, глядя на бритую голову Кастора:

— Уж больно нам, грекам, не идёт ходить с голой башкой: мы тогда похожи на синих худых общипанных кур...

Сказал, усмехнулся и провёл рукой по своей чёрной шевелюре.

— Я — раб, Кевкамен... Раб у норманнов. А ты у русов, но себя им не чувствуешь... Выходит, что русы и норманны — очень разные люди, — ответил Кастор сдержанно, но было видно, что шутливое замечание соплеменника пришлось ему не по душе.

Кевкамен, помолчав, промолвил:

— Ты вроде бы русов хвалишь, хотя хорошо их не знаешь... На Руси не все караси — есть ерши... — Задумался. Вскинул чёрную гриву, так что она волной упала на плечи, глядя прямо в глаза Кастору, продолжил: — Но как бы ни хотела задержаться ночь, заря её рассеет, как бы ни пряталась ложь, правда её отыщет... А наша правда во Христе. И на чужбине, которая всем мачеха, нужно оставаться самим собой — человеком. Ибо, как говорят русы, самая святая пища — хлеб, самое святое имя — человек. Вы с отцом у норманнов не забываете нашего Бога?

— Не забываем, отче.

— Я не монах. Но можешь звать меня так...

— Норманны не принуждают нас верить в Одина и Тора. Мы только мысленно возносим хвалу Христу, Богородице и святым апостолам.

— Вот вам икона Спасителя. Прячьте, храните и молитесь на неё.

— Благодарю, отче.

И сюда, в Новгород, привёз дальновидный Кевкамен в окованном медью сундуке иконы, которые тайно доставил из Константинополя, участвуя четыре года назад в походе киевских князей на Византию. Он как бы взял на себя просветительскую роль без всякого на то дозволения константинопольского патриарха Фотия. Да о нём ли речь?! Ведь всесильный духовный владыка Византии — враг опальному бывшему патриарху Игнатию, сосланному в дальний монастырь на острове Теребинф, значит, он враг и Кевкамену. Собственно, Кевкамен и попал в плен к русам потому, что выполнял задание Игнатия вместе с его родственником Ктесием, погибшим после в Великоморавии; выполнял, надо сказать, задание грязное — умертвить великодушного умницу Константина, принявшего в иночестве имя Кирилл, посланного Фотием с богословской миссией на Волгу к хазарам. А все люди, связанные с Фотием, по мнению игнатиан — сторонников островного узника, подлежат смерти. Но насильственная кровь и злые наветы расходились с христианской моралью и в какое-то время стали противны и Кевкамену; он понял абсурдность всякой борьбы иконопочитателей против иконоборцев, начатой ещё давно в Византии.

На него однажды снизошла возвышенная ясность понимания того, что нужно нести правду Христовой веры язычникам. И когда утвердился в мысли, что сие просветление дано свыше, не стал ни у кого ничего спрашивать — начал в Киеве своё святое дело. Раньше поручения игнатиан выполнял как воин, теперь же действует как духовное лицо, как монах, хотя и не был им... Но взывал: «Облеки мя, Господи!» — и чувствовал, что Вседержитель даёт ему силы.

Вернувшись, норманны доложили повелителю о позоре, изведанном ими в Новгороде, и тогда понял Водим окончательно, что с Рюриком предстоит жестокая борьба. А для этого, считал он, все средства хороши. Поэтому и послал за чаровницей Листавой.

Когда кузнец Олаф и берсерк Торстейн привезли из болотной глухомани чародейку, то тут же представили её Водиму Храброму. Он сидел в одной из четырёх палат на дубовом возвышении, похожем на трон, у восточной стены; веки его были слегка опущены и подёргивались; нос, крупный и волосатый на кончике, покривился при появлении ведьмы. Ноги, обутые в кожаные сапоги, зашнурованные ремешками спереди, он развёл коленями в стороны. А пальцы сильных рук ещё крепче вцепились в широкие подлокотники деревянного сиденья.

Листава, нагнувшись, издала по-змеиному негромкое шипение. Конунг вздрогнул и поднял веки:

— Слава твоя как колдуньи в земле новгородской велика, Листава. Докатилась она и до нас, и теперь ты стоишь перед моими очами. Знать, бог Локи, злой и неуживчивый, вносящий в мир разрушительное начало, хорошо одарил тебя своей силой, ибо ты, ведьма, не испугалась ни нашего лагеря, ни Водима Храброго.

Старуха, обнажив клыки, захихикала:

— Водим Храбрый — это, видать, ты, красавец. — А про себя отметила: «Петух на насесте... Глаза-то закатывал... Только не ведаю, кто такой Локи... Общаюсь с упырями, лешими, берегинями, банниками, кикиморами, волкодлаками[37], водяными, русалками... Живу у крома болота, а у нас говорят: «Не ходи при болоте — Водових поколотит...» Но с ним я не враждую...»

— Пусть и не знаешь нашего бога тьмы, но всё равно водишь дружбу со злыми духами. Шипишь, как змея... Я доволен тобой, кикимора! — Храброму ведьма понравилась.

Затем «морской король» попросил Олафа и Торстейна позвать Афарея, а когда они доставили в палату грека, велел им подождать в помосте[38]. Там им пришлось торчать довольно долго, пока от конунга не вышли грек и старуха. Водим тотчас потребовал обратно кузнеца и берсерка, сказал им:

— Я уговорил ведьму и грека, — «морской король» показал на раскрытый сундук, полный серебра, коим он одаривал дружинников, — отправиться в Новгород и извести зельем Рюрика... По всему видать, брат насторожился, и просто силой его не одолеть. Вы же под видом мастеровых, но с кинжалами на потайных поясах будете грека и ведьму сопровождать, а по прибытии на место купите кузницу. Денег я дам. Грек будет служить толмачом: он хорошо разумеет язык словен. Не спускайте глаз со старухи... Поначалу она предлагала наслать на Рюрика порчу и объяснила подробно, как сие сотворить. Ей, говорила она, от которой отвернулась часть духов, довольно трудно теперь будет взглянуть косым взглядом, как это могут сильные колдуны, чтобы заставить жертву чихнуть. Ведьма же послабее имеет заклятый порошок. Она бросает его на намеченного человека по ветру, и если хоть одна порошинка попала на него, то дело сделано... Вынутый след, то есть горстка земли из-под ног обречённого, в мешочке подвешивается в чело печи, а в трубе замазываются глиной волосы его; начнут земля и глина сохнуть — сухотка обуяет того человека. Через наговорённую, но только сильной колдуньей, вещь достаточно перешагнуть.

— Промахнулись мы, коль привезли ведьму, растерявшую часть духов, ей помогавших... — расстроились Олаф и Торстейн.

— Ничего... Это даже к лучшему, потому как старуха станет действовать теперь наверняка — сунет Рюрику зелье... Местные волхвы — жрецы князя ненавидят. Они помогут. Мы им тоже заплатим. А надеяться на хворобу Рюрика и ждать годами, когда он зачахнет, мы не можем. Не получится отравить — будем искать новое средство... Мне доложили, что старосты пяти городовых улиц, или, по-ихнему, концов, очень недовольны Рюриком, права которых он сильно ущемил, как только объявил себя князем. Даже людины[39], подстрекаемые подстаростами[40], не мироволят ему...