Читать книгу - "Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд"

Для большинства представителей мелкопоместного дворянства основной церковью была государственная, то есть англиканская, к которой они принадлежали по праву рождения. Все остальные, разумеется, считались диссентерами, немногие были атеистами, однако основная масса исправно ходила по проторенной тропе в деревенскую или городскую церковь. В начале XVIII века англиканское духовенство было полностью подчинено административному аппарату. Архиепископ Кентерберийский имел официальное место в Тайном совете, а епископы составляли неотъемлемую часть палаты лордов. Когда однажды епископ Хэр слегка пригрозил вигскому вельможе лорду Картерету возможным отказом поддержать его во время голосования, тот ответил: «Если уж мне понадобится ваш голос, то я придумаю, как его получить». Сами епископы нередко были благородного происхождения, поэтому их не мог не радовать тот факт, что после смерти Кромвеля вельможи получили возможность вернуться в свои дворцы. Служение церкви считалось одной из трех важнейших профессий наряду с юриспруденцией и зарождавшейся наукой или искусством врачевания, и потому духовенство являлось неотъемлемой частью социальной иерархии.

Ортодоксальное англиканство – нечто иное даже трудно себе представить – было в основе своей религией ответственности и долга. Главную роль в нем играл здравый смысл, а не догматизм. Руководящим принципом была нравственность, а не Христос Спаситель. Богослужения и каноны во многом оставались неизменными со времени их возникновения в середине XVI века. Дополняли картину привычка и безразличие. Когда пастор и землевладелец живут в мире и согласии, религиозная и светская стороны жизни являются отражением друг друга. Пожалуй, в этом случае мы можем согласиться с истинным врагом всех англичан – Наполеоном Бонапартом, который однажды заметил: «В религии, на мой взгляд, заключена отнюдь не загадка вочеловечения Иисуса Христа, а загадка общественного порядка. Идея равенства дана самим небом, ибо она спасает богатых от расправы, которую неминуемо учинили бы над ними бедные». Если это высказывание кажется слишком циничным, мы можем обратиться к исконно английскому бытописателю Уильяму Хогарту, который в гравюре «Спящий приход» (The Sleeping Congregation) показал, как повальная скука и безразличие окутывают сознание общества. На изображении преобладают светские, а отнюдь не божественные образы. Духовность превратилась в снотворное.

У других сословий дел было куда больше. Возможности обогащения, появившиеся в результате финансовой революции, способствовали росту числа и авторитета представителей так называемого среднего сословия, удобно разместившегося между джентри и огромной армией разнорабочих и лавочников. Новый класс включал в себя фермеров-арендаторов и владельцев фабрик, городских торговцев, мелких предпринимателей и духовенство, врачей и юристов. Рост числа специалистов, чей труд теперь оплачивался на регулярной основе, был одной из характерных особенностей начала нового столетия. Эти люди не отличались приверженностью особым правилам поведения, однако главные качества представителей этого разношерстного сословия оставались неизменными: предприимчивость, порядочность, сдержанность и трудолюбие.

Даниель Дефо – ярый сторонник ценностей среднего класса, правда порой сбивавшийся с праведного пути, в первой главе романа «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо» (1719) словно напоминает сам себе, что «среднее положение в обществе наиболее благоприятствует расцвету всех добродетелей и всех радостей бытия: мир и довольство – слуги его; умеренность, воздержанность, здоровье, спокойствие духа, общительность, всевозможные приятные развлечения, всевозможные удовольствия – его благословенные спутники. Человек среднего достатка проходит свой жизненный путь тихо и безмятежно, не обременяя себя ни физическим, ни умственным непосильным трудом, не продаваясь в рабство из-за куска хлеба, не мучаясь поисками выхода из запутанных положений, которые лишают тело сна, а душу – покоя, не страдая от зависти, не сгорая втайне огнем честолюбия»^[20].

Благосостояние граждан неизменно росло по мере укрепления экономики. В начале XVIII века каждого седьмого можно было причислить к среднему классу; спустя сто лет это был уже каждый четвертый или пятый. Впрочем, некоторые из них с беспокойством осознавали свой промежуточный статус и пытались как можно дальше отойти от рубежа нищеты, подражая манерам и образу жизни высших сословий. Нужно было во что бы то ни стало держать лицо; следовало не только быть кредитоспособным, но и производить соответствующее впечатление, чтобы не оказаться на дне общества. Конечная цель состояла в том, чтобы за одно или два поколения пополнить ряды знати.

Среди представителей среднего класса было немало сторонников англиканской церкви, однако в пропорциональном отношении преобладали диссентеры или нонконформисты. Ведь именно в основе их религии лежали тяжелый труд, предприимчивость, честолюбие и упорство. Государство уже отчасти смирилось с религиозным сектантством. Пресвитериане, конгрегационалисты и арминиане, например, были частично признаны в результате принятия Акта о веротерпимости 1689 года (Toleration Act), хотя им по-прежнему запрещалось занимать государственные должности. Их церкви и молельни составляли часть городского и сельского пейзажа. Квакеры, некогда участвовавшие в шествиях обнаженными «в знак следования» заветам двадцатой главы Книги пророка Исаии, действительно вели себя, по словам коллекционера Авраама де ла Прима, «скромно и благочестиво». Таков был вектор развития всех радикальных сект. Со временем их адепты становятся куда более спокойными и почтенными; что и говорить, они становятся старше. Однако методистское возрождение, пик которого пришелся на последующие десятилетия, позволило пробудить первобытный огонь в душах фанатичных евангелистов. Такой ревностной борьбы с ортодоксальной закостенелостью Англия не видела с середины XVII века.

Разумеется, многие и вовсе обходились без религии, если не считать пережитков язычества и природной духовности, унаследованных от поколений прошлых веков. В начале XVIII века низшее сословие зачастую определяли как «механическую часть человечества». Они жили разнообразным ручным трудом. Это были в буквальном смысле «руки» страны, которые подавали еду, таскали воду, рубили деревья, шили и пряли. Все они составляли крупнейший класс рабочего населения: от шахтеров до швей манто, от часовщиков до лавочников и от лакеев до поваров. Дефо писал о них: «много работают, но мало хотят», а еще «сельские жители, фермеры и так далее, кому безразличны достижения». Некоторые из тех, кто работал на земле, не могли в полной мере насладиться ее плодами. Если их свиньи давали поросят, а куры – цыплят, их, вероятнее всего, относили на рынок, а не подавали дома к столу. Крестьяне продавали выращенные собственными руками яблоки и груши, а сами питались снятым молоком или молочной сывороткой, в то время как их покупатели лакомились сливками и сыром. Неустанный труд крестьян на благо страны так и остался подвигом безымянного героя.

С появлением новых веяний в исторической науке специалисты по истории общества обратили взор на тех, кто находился в еще более сложных обстоятельствах. По некоторым оценкам, до промышленной революции примерно четверть всего населения жила за чертой бедности. Это были те, кто, по словам Дефо, «много работал». Их также можно назвать «работавшими нищими». Одним из них был Джереми из пьесы Уильяма Конгрива «Любовь за любовь» (Love for Love; 1695), который, рассказывая о себе, говорил: «Зимой моя матушка торговала устрицами, а летом – огурцами, а я появился на свет, поднявшись вверх по лестнице, ибо родился в подвале»^[21]. С тех пор он неплохо преуспел, став слугой джентльмена. Именно в этом и заключалась ценность этого класса. Его члены могли быть весьма полезными; один факт, что их число было огромно, являлся настоящим благословением для богатых. Нищие пополняли ряды рабочих на фабриках и заводах, скромно выполняли обязанности прислуги на кухне. Считалось, что дисциплина, лишения и тяжелый труд были универсальным лекарством от безделья, даже если, как говорил сэр Уильям Питт, вся их работа заключалась в перетаскивании камней из Стоунхенджа к Тауэр-Хилл.