Читать книгу - "История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней - Жан-Поль Ру"

Иранская война продлилась немногим более двух лет, но принесла столько разрушений, сколько не случится больше никогда, и погубила столько людей, как ни одна война прежде и, возможно, ни одна война позже. Не всегда можно сказать, когда именно был разрушен тот или иной город (во время завоевания или в результате последующих восстаний), насколько они были разрушены, сколько людей было там истреблено. Бойня могла повторяться. Джувейни отмечает, что «каждый город и каждая деревня неоднократно подвергались грабежу и избиению». Все цифры, которые называют наши информаторы, к какой бы стороне ни принадлежали последние, требуют проверки и, кстати, расходятся в зависимости от источника, часто вплоть до того, что один может называть вдвое большую цифру, чем другой. Враги завоевателя могли набавлять их из ненависти или от ужаса. Сами монголы могли преувеличивать их, чтобы верней сеять страх, чтобы убедить непокорившиеся города: лучше сдаться, чем обороняться. Известно, что их собственные агенты часто распространяли чудовищную клевету, чтобы сильней воздействовать на умы. Ибн ал-Асир насчитывает в Мерве 700 тыс. жертв, Джувейни — полтора миллиона; в Герате число потерь Сайфи оценивает в 1,6 млн, Джузджани — в 2,5 млн, но надо учитывать также эпидемии и голод. Не враг монголов, а один из чиновников у них на службе — Ата Малик Джувейни утверждает, что погибло девять десятых населения Восточного Ирана. Уточняется — и это важно, так как это объясняет, почему произведения искусства продолжали создаваться, — что здесь и в других местах пощадили ремесленников или некоторое количество ремесленников, и, похоже, очень часто не трогали также духовенство. Конечно, Мерв или Герат были огромными городами, и при оценке количества жертв, несомненно, учитывались деревни, зависевшие от них. Конечно, Хорасан был богатой и густонаселённой территорией. Тем не менее цифры выглядят маловероятными, а поскольку никаких логических объяснений этим побоищам нет, соблазнительно объявить их плодами горячечного воображения, и однако нам следует их признать. Как можно отвергнуть согласующиеся друг с другом утверждения, что в Нишапуре было истреблено всё живое, включая собак и кошек? А утверждения Джувейни и Чан-чуня, сходных между собой, что Балх был полностью разрушен? А сообщения армянского дипломата Смбата, который видел в Согдиане более ста тысяч куч человеческих костей и сделал из этого вывод: «Если бы тартары не убили столько язычников [мусульман], те были бы в состоянии завоевать весь мир»? Как можно отрицать свидетельства земель, раны которых заметны и поныне, восемь веков спустя, селения которых исчезли, которые стали степью или пустыней? Свидетельства сохранившихся руин, призрачных высоких силуэтов Шахр-и Зохака и Шахр-и Гулгулы, «Города Вздохов», под Бамианом, который ранее был крупнейшим центром иранского буддизма? Как иначе можно объяснить исчезновение всей блистательной архитектуры в Бухаре или в Балхе? И как забыть ужасный замысел одного монгольского полководца, предложившего перебить в Ганьсу всё население, около десяти миллионов человек, чтобы отдать земли кочевникам, — избиения не произошло только благодаря вмешательству Елюй Чуцая, киданьского министра, которого завоеватель взял на службу в Китае и который доказал, что обложить земледельцев податью будет выгодней, чем уничтожать их? Некоторые города исчезли навсегда, как Нишапур, на прежней территории которого пашут землю, или Рей, на смену которому пришёл Варамин, ныне просто городок в предместье современной столицы Ирана — Тегерана. Другие были отстроены на некотором отдалении от прежнего места, — как, например, Термез, или Гургандж, который был затоплен в результате намеренного или случайного разрушения плотины на Оксе и, восстановленный позже, стал Ургенчем, а возможно, и как Самарканд, находящийся недалеко от древнего Афрасиаба. Некоторые, правда, возродились из пепла, иногда стремительно, как Герат, воссозданный в 1228 г. и снова ставший важным очагом культуры при Тимуридах.

Признаем, что приписывать всё это монголам было бы несправедливо. То, что не было разрушено ими, в свою очередь разрушит Тамерлан. И всё-таки!

Монголы крушили, а потом восстанавливали либо старались это сделать. Одно из удивительных свойств этой войны заключается в том, что по мере её развёртывания Чингис-хан пытался реорганизовать то, что ранее уничтожил сам. Перерезав четыре пятых населения, для управления выжившими он назначал гражданского наместника. В 1220-1221 г. он поручил трём мастерам проделать дороги в горных массивах Гура и Хорасана. В том же году он создал на местах ведомства во главе с даругачи, гражданскими чиновниками немонгольского происхождения, где секретари должны были вести книги записей на персидском и уйгурском языках, облагать жителей чиншем, взимать налоги, набирать людей на службу, создавать почтовую связь, передавать сведения. В 1221 г., по словам даоса Чан-чуня, которого Чингис-хан пригласил к себе из далёкого Китая, эта система функционировала хорошо. Управлять Восточным Ираном назначали выдающихся людей, иноземцев или местных. Иноземцы — это кто? Уйгур Куркуз (Георгий), с которым позже расправилась регентша Туракина (1241-1246), вдова Угедея, желавшая устранить всех сподвижников мужа, сколь бы высокие посты они ни занимали, в том числе и Чинкая, несторианина и канцлера империи; ойрат Аргун-ака (1243-1255), который сменил Куркуза. Местные — это кто? Махмуд Ялавач, занимавший свой пост до 1254 г., когда был сделан наместником Пекина, и его сын и наследник Масуд Ялавач (1254-1289), которым было поручено управлять Бухарой, Самаркандом, Ургенчем, Хотаном и Кашгаром; через несколько десятков лет — оба брата Джувейни, Ата Малик (1226-1283), наместник Багдада (малик — «царь»), и Шамс ад-дин, первый министр при Хулагу; врач-иудей Сад ад-Даула (1288-1291) и, несомненно, его единоверец Рашид ад-дин из Хамадана (1247-1318). Почему и как эти люди поступили на службу к тем, кто принёс их соотечественникам столько страданий? Мы обычно расцениваем сотрудничество с врагом как позор или трусость. Однако они спасли страну. То, что они совершили, достойно восхищения: они сохранили культуру, навязали своим властителям иранскую цивилизацию, спасли то, что можно было спасти, позволили если не возродиться, то хотя бы выжить и Хорасану, и Согдиане, и всему Ирану.

ЗАВОЕВАНИЕ ИРАНА

Джелал ад-дин после поражения на Инде укрылся в Индии. Он вернулся в Иран, как только ушёл Чингис-хан, и в 1224 г. без труда вернул себе империю отца. Но, по-видимому, он не извлёк никаких уроков. Вместо того чтобы посвятить себя восстановлению страны, он стал устраивать бесконечные походы на Ближний Восток, восстановив против себя всех — халифа, грузин, анатолийских сельджуков — до такой степени, что они объединились в коалицию против него, и в 1230 г. потерпел от неё поражение при Арзинджане. Тогда-то и вернулись монголы.

Зимой 1230-1231 гг. преемник Чингис-хана, его сын Угедей, послал армию для завоевания Ирана. Это были отнюдь не огромные орды, нагрянувшие десять лет назад, — армия насчитывала тридцать тысяч бойцов. Ведь монголы возобновили или готовились возобновить войну на всех направлениях. Они напали на Китай (капитуляция династии Цзинь и начало войны против династии Сун в 1234 г.), на Корею (1232-1236), на Индию (Лахор, 1241). Они собирались в ближайшее время начать широкое наступление на Европу, в ходе которого они в 1236 г. поработят Русь, приведут орды в Польшу, Венгрию, на Балканы, на Адриатику и в 1241 г. победят немецкую армию при Легнице. Джелал ад-Дин мог бы вступить в борьбу. Но, как и его отец, как весь его народ, он потерял голову. Он бежал в Диярбакыр, где 15 августа 1231 г. был убит. Монгольским армиям не противостоял никто, и в последнюю очередь население. Людей объял такой ужас, что они даже не собирались бороться, часто отказывались от мысли бежать, шли буквально на самоубийство, позволяя резать себя как баранов. Их ужас, их пассивность отражены в двадцати анекдотах, поистине невероятных. Вот один из них: согласно Ибн ал-Асиру, однажды «татарский всадник один вошёл в деревню и принялся убивать жителей одного за другим, причём никто и не подумал защищаться». Отпор дали всего несколько городов, и уж они вкладывали в это дело энергию отчаяния. Монгольский наместник Чормаган (1231-1241), а потом его преемник, найман Байджу (1241-1256), захватили весь Иран. Они делали это методично и медленно: Исфахан, как полагают, пал только в 1245 г., хотя английский востоковед Дж. Э. Бойл относит его падение к 1237 г.; Ани, столица Армении, — в 1241 г. В 1243 г., монголы сразу же напали на румских сельджуков и победили их при Кёсе-даге, близ Арзинджана. Последние, зная по опыту Ирана о судьбе, уготованной тем, кто не покорялся, предпочли капитулировать на месте и признать себя вассалами. Их примеру последовали Мануил I, суверен Трапезунда, и Бадр ад-дин Лулу, князь Мосула.