Читать книгу - "Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев"

Камара, как и Войтыла, стремился восстановить единство народа Божьего, но шел дальше, призывая чины церкви жить в евангельской простоте (чему сам давал пример). Однако, в отличие от Войтылы, он не шарахался от социализма, а, напротив, декларировал себя как социалиста, хотя и не марксистского толка.

Краковский архиепископ категорически не разделял такой подход. «Они понятия не имеют, сколько свободы теряют люди под властью коммунистов», — заметил он однажды Дескуру, говоря о приверженцах теологии освобождения^[516].

На синоде разыгрались нешуточные страсти. Копья ломались не только вокруг теологии освобождения. Не меньшие прения вызывал вопрос, допустимо ли в католическую мессу, и без того уже переведенную на разные языки, включать элементы местной культуры? В Европе или Северной Америке это не выглядело чем-то крамольным, но когда речь заходила об Азии и Африке, начинались недоразумения. Папуасы, танцующие вокруг статуи Христа, точно вокруг языческого идола, — не слишком ли это?

Войтыле такая манера не казалась чем-то несусветным. Если для них так легче понять учение Спасителя, пусть себе танцуют. Но его мнение разделяли не все. Иерархи опасались, что католичество, впитав местные культы, превратится в подобие сантерии. Споры вышли настолько горячими, что резолюцию, которую разрабатывала комиссия во главе с Войтылой, так и не приняли. Епископы сначала сократили ее в два раза, а потом и вовсе отвергли. Вместо резолюции выпустили обращение, причем исправленное настолько, что «поправками можно было бы засыпать Тибр»^[517].

Спустя несколько дней после закрытия сессии, 1 ноября 1974 года, Войтыла в компании Дескура выбрался в монастырь отца Пио. Стигматик скончался еще в сентябре 1968 года, а спустя четыре года, в мае 1972 года, польский епископат вышел на первосвященника с предложением причислить капуцина к лику блаженных. Но в июле 1974 года Конгрегация доктрины веры вторично отказалась дать почин его беатификации. В римской курии поговаривали, что причиной тому — обвинения монаха в аморальности и непослушании со стороны папской комиссии, посетившей Сан-Джованни-Ротондо в 1960 году.

В Апулию Войтылу на своей машине повез польский священник Алоизы Кадер, живший в Италии с 1947 года. Кадер познакомился с архиепископом еще во время Второго Ватиканского собора и с тех пор постоянно возил его по стране. Кроме того, Кадер пересылал в Краков копии важнейших писем, получаемых Апостольской столицей от местных епископатов, и организовывал Войтыле встречи с другими иерархами, гостившими в Ватикане.

Поклониться гробу знаменитого капуцина вместе с митрополитом отправились еще пять поляков, среди них личный секретарь Дзивиш и научный руководитель в семинарии Ружицкий. Ехали на двух машинах.

Первое ноября — особая дата в жизни Войтылы. В этот день его рукоположили в священники. Отмечая это событие, он каждый год второго ноября (в память о первой литургии) служил мессу в крипте святого Леонарда, среди гробниц польских королей и героев: Яна Собеского, Михала Вишневецкого, Юзефа Понятовского и Тадеуша Костюшко. Однако в этот раз он решил изменить традиции, хотя вполне мог успеть вернуться в Краков. Первое ноября — это еще и День всех святых. Случайно ли архиепископ выбрал такой праздник для своей поездки?

Встречали гостей торжественно. Не каждый день в Сан-Джованни-Ротондо заглядывает кардинал, да еще из Польши. Войтыла и его спутники оставили записи в памятной книге местного монастыря, помолились при гробе капуцина, заглянули в церковь, где он исповедовал, отслужили две мессы для обитателей городка. В последний день пребывания, третьего ноября, Войтыла сильно подвернул ногу и должен был обратиться к врачу. Этот случай годом позже послужил аргументом для группы местных жителей, которые требовали компенсации от властей за ущерб от плохих дорог, ссылаясь в том числе на «одного иерарха из Кракова», который якобы упал в канал, протекавший вдоль улицы, и переломал ноги^[518].

* * *

Юбилейный 1975 год начался для Войтылы с приема архиепископа Поджи в редакции «Тыгодника повшехного», а закончился в Милане молитвой над гробом Карло Борромео — яркого деятеля Контрреформации, небесного покровителя Войтылы, крещенного его именем.

Между тем партия продолжала заигрывать с Ватиканом и позволила выехать в Рим на юбилейный год трем тысячам паломников. «Да здравствует Польша! Да прославится Иисус Христос!» — обратился к ним по-польски римский папа. Весь октябрь Войтыла и Вышиньский служили в Риме мессы и проводили разного рода мероприятия для земляков. Краковский митрополит, сверх того, успел еще поучаствовать в конгрессе епископов, собравшемся в одном из предместий итальянской столицы^[519].

Тем временем в самом Кракове шел епархиальный синод, обсуждавший внедрение решений Второго Ватиканского собора. Краков оказался единственным польским диоцезом, который организовал такое мероприятие, причем с участием всех желающих. Когда Войтыла предложил Вышиньскому распространить эту практику на всю страну, тот даже не ответил. Примас, как и большинство других епископов, с недоверием смотрел на это соборное нововведение^[520]. Войтыла же загорелся идеей и в 1972 году открыл заседания синода своей митрополии. Кто мог предположить тогда, что закроет их уже римский папа Иоанн Павел II? Это произойдет в 1979 году, на 900-летнюю годовщину гибели святого Станислава Щепановского. Войтыла ради такого случая напишет стихотворение «Станислав» — рассуждение о борьбе между словом как символом церкви и мечом как олицетворением деспотической власти^[521]. Публикуя его в «Знаке», он впервые подпишется собственным именем, хотя и не вполне актуальным к тому времени — «Кароль кардинал Войтыла».

Темы, поднимавшиеся на синоде, так или иначе вращались вокруг слов из 22‐го раздела «Gaudium et spes», который Войтыла полагал теологическим зерном собора: «Тайна человека истинно проясняется лишь в тайне воплотившегося Слова. Ведь Адам, первый человек, был образом будущего, то есть Христа Господа. Христос, последний Адам, в Откровении тайны Отца и Его любви полностью являет человека самому человеку и открывает ему его высочайшее призвание»^[522]. Нечто похожее звучало и в пьесе Войтылы «Пред магазином ювелира».