Читать книгу - "По следам "Турецкого гамбита", или Русская "полупобеда" 1878 года - Игорь Козлов"

«Вы против наших советов начали войну, сами и выпутывайтесь: Россия дала слово своим соседям соблюдать нейтралитет и сдержит его, не окажет вам ни прямой, ни косвенной помощи, не даст вам ни гроша! Все, что мы можем сделать, это не препятствовать частным лицам давать вам деньги, если они этого захотят»^[525].

На что рассчитывали сербские и черногорские власти, вступая в войну? Разве князья сербский Милан и черногорский Николай не знали о позиции князя Горчакова, канцлера их главного заступника — Российской империи? Прекрасно знали. И тем не менее они все-таки взялись за оружие. Им все труднее становилось сдерживать напор массового антитурецкого движения в своих княжествах. Под угрозой оказывалось сохранение их власти, особенно для малопопулярного в своей стране князя Милана.

В это время, в середине мая 1876 г., в Белград прибыл генерал М. Г. Черняев, который вскоре возглавил сербские войска^[526]. Его приезд, хвалебные отзывы генерала о сербских вооруженных формированиях, успехи боснийских и герцеговинских повстанцев — все это вдохнуло в князя Милана новые надежды на победу. И он, а за ним и князь Николай, отбросив советы Петербурга, решились. «Надеясь на свою силу…»?

Предварительно эта, противостоящая туркам, сила была определена незадолго до начала военных действий на встрече сербских и черногорских представителей в Венеции. Согласно подписанным там соглашениям, Сербия обязывалась в случае войны выставить армию в 120 тыс. человек, Черногория — не менее 15 тыс. и направить часть этих сил на соединение с сербскими войсками^[527]. Однако в действительности все сложилось в весьма драматичную пропорцию. Полевые сербские части не превысили 30 тыс. человек при 120 орудиях. Против них турки сосредоточили 100-тысячную армию при 250 крупповских орудиях^[528]. На что здесь можно было надеяться? Только на то, что за братьев-славян вступится Россия. Да, они выбрали борьбу, но успех ее связали не с собственными силами, а с силами России. Так что Горчаков на встрече с Протичем от имени российского правительства мог с полным основанием заявить: «Господа, вы нас серьезно подставили». Да, собственно говоря, он это и сделал, только в других выражениях.

В России тем временем поднималась невиданная ранее волна общественной солидарности с борьбой балканских христиан. Между тем, вспоминал князь В. П. Мещерский^[529], как «послы вместе или по одиночке сходились в кабинете князя Горчакова для придумывания способа потушить славянский пожар», в Москве и Петербурге этот пожар был «уже в полном разгаре»^[530]. Славянские благотворительные комитеты не только в столицах, но и по всей России собирали значительные денежные и материальные средства в помощь повстанцам и доставляли по назначению через своих агентов. Так, только за период с 21 сентября (3 октября) по 8 (20) октября 1876 г. в фонд славянских комитетов поступило 811 тыс. рублей^[531].

Министр внутренних дел А. Е. Тимашев, «осмеивая этот энтузиазм и пророча от него для России беды»^[532], запретил земствам выделять их денежные средства в помощь южным славянам. Но сборы проводились в церквях, путем подписок, постановлений чиновников разных ведомств о вычете определенного процента жалованья на благотворительные цели. Все эти средства для последующего распределения стекались в Общество попечения о больных и раненых воинах или прямо в канцелярию императрицы Марии Александровны, являвшейся попечительницей этого общества.

Размеры и виды помощи возрастали. Массовый характер принял отъезд в районы боевых действий российских добровольцев, прежде всего военных и врачей. Так, по данным славянских комитетов, русских врачей в Сербии было около 100 человек на 65–75 других, в том числе и сербской, национальностей. Военных добровольцев было более 4 тысяч человек. Желающие отправиться воевать в Сербию съезжались в Москву из разных уголков России. Воронежский губернатор князь Оболенский привел сформированный на местные пожертвования полуэскадрон. Из Нижнего Новгорода прибыла целая рота^[533].

Не желая компрометировать себя перед европейскими державами, российское правительство официально открещивалось от движения в поддержку вооруженной борьбы балканских славян.

Однако возбуждение в обществе в связи с балканскими событиями явно нарастало. Газеты разных направлений не скупились на багровые тона в изображении страданий славян и турецких жестокостей. Подобная общественная атмосфера становилась серьезным фактором давления на правительство. Уже лица из ближайшего окружения Александра II — цесаревич Александр и императрица Мария Александровна — все чаще высказывались за более решительные и самостоятельные действия России на Балканах.

Наперекор этому общественному потоку оставались почти незаметными отдельные голоса тех, кто критически оценивал преобладавшие в России настроения.

Так, в начале августа 1876 г. министр государственных имуществ и будущий председатель Кабинета министров П. А. Валуев записал в своем дневнике: «Мы дошли до славянофильского онанизма. Вся Россия в бесплодной лихорадке. Все бредят южными славянами, не разбирая даже и не ведая, кто они»^[534].