Читать книгу - "Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Хелен Раппапорт"

Дочери Александры, занимаясь повседневным уходом за матерью и братом, сейчас играли особенно важную роль в жизни семьи, все более омраченной их болезнями. «Все пятеро трогательно заботятся обо мне, — рассказывала Бойду Карпентеру Александра. — Моя семейная жизнь просто благословенный луч солнца, если бы не тревога за нашего мальчика»^[696]. Но хроническая болезнь Александры психологически негативно отражалась на девочках: в важнейшие годы своего становления четыре сестры еще больше, чем когда‑либо, нуждались в материнском внимании, в том, чтобы она уделяла им время. Однако, вместо того чтобы вести беззаботную жизнь подростков, открывать для себя мир вокруг, встречаться с новыми людьми и исследовать новое, в их повседневной жизни правили болезнь и страдание, и девочки учились выносить это с поразительным стоицизмом. «Моя дорогая мамочка, — писала Мария 14 декабря 1912 года, когда она сама заболела ангиной, — я так благодарна тебе за твое милое письмо! Мне очень жаль, что твое сердце по‑прежнему № 2 ^[697]. Я надеюсь, что твоя простуда уже проходит. Моя температура сейчас 37,1, и мое горло болит меньше, чем вчера. Так жаль, что не увижу тебя сегодня, но, конечно, тебе лучше отдохнуть. 1000 поцелуев от твоей любящей Марии» ^[698].

Четырем сестрам, особенно Ольге и Татьяне, также предстояло сыграть большую роль на общественном мероприятии в наступающем 1913 году — праздновании трехсотлетия дома Романовых. На этом событии девочкам предстояло принять участие в популяризации образа императорской семьи при частом отсутствии матери, а также выступать в качестве «верных сподвижниц своего любимого отца». «Было похоже, что молодые прекрасные принцессы должны были защитить постоянно находящегося под угрозой царя, — подметила баронесса Суини, — и они его защитили»^[699].

* * *

В четверг 21 февраля 1913 года на безоблачном небе яркое солнце освещало Санкт‑Петербург, охваченный зимней оттепелью. А улицы полыхали самыми великолепными украшениями в красных, белых и синих цветах в честь трехсотлетия начала царствования династии Романовых в России^[700]. В 8 часов утра двадцать один пушечный залп салюта из Петропавловской крепости возвестил о начале торжеств. Все витрины и фонарные столбы вдоль Невского проспекта были украшены двуглавыми царскими орлами и портретами всех царей Романовых с тех пор, как в феврале 1613 года царь Михаил Федорович вступил на престол. Магазины были полны сувениров, специальных марок — впервые с изображением головы царя (раньше такое изображение считалось оскорблением Его Величества), были выпущены также медали и монеты. Кроме того, был опубликован манифест Николая II, в котором он заявил, что уповает «в неизменном единении с возлюбленным народом нашим и впредь вести Государство по пути мирного устроения жизни народной»^[701].

За последние несколько лет Россия, занимавшая одну шестую часть суши, переживала замечательный период роста, во время которого Санкт‑Петербург стал одним из шести крупнейших городов Европы. Экономически страна в основе своей оставалась аграрной, краеугольным камнем ее огромного богатства было производство зерновых. По этому показателю Россия того времени опережала США и Канаду, вместе взятые. В Российской империи активно развивалась металлургическая промышленность, территория Центральной Азии и Сибири была богата еще не разработанными природными ресурсами, которые теперь стали доступны благодаря строительству разветвленной сети новой железнодорожной Транссибирской магистрали. Она также связывала центр с ценными месторождениями нефти в Азербайджане, в Баку, и в Грузии, в Батуми. В лондонском Сити и на Уолл‑стрит Россию долго рассматривали как азиатскую и отсталую страну, но теперь наконец увидели в ней «выгодное пространство для капиталовложений». Как сообщала своим читателям «Иллюстрейтед Лондон ньюс», «широкая общественность начинает осознавать великие богатства и еще большие потенциальные богатства, сельскохозяйственные, природные и промышленные, Империи Великого Белого царя»^[702]. За рубежом также активно обсуждалась растущая военная и политическая мощь императорской России, которая располагала потенциальной людской силой в 4 000 000 человек. Признанием этой мощи стал созданный недавно совместно с Англией и Францией военно‑политический блок Антанта.

Однако Россия достигла высокого международного уровня не только в сфере промышленности и военной силы. В стране происходил неожиданный и беспрецедентный расцвет художественного творчества: достаточно упомянуть музыку Стравинского и Рахманинова, авангардную живопись Малевича, Кандинского и Шагала, Русские балетные сезоны Дягилева с необычайной сценографией и костюмами, созданными Львом Бакстом. На подмостках оперных и балетных театров блистали прославленные танцоры Павлова и Нижинский, оперный певец Шаляпин, драматическое искусство было отмечено появлением театра инновационной направленности Станиславского и Мейерхольда, в яркой поэзии Серебряного века становятся наиболее известными имена Александра Блока, Андрея Белого и Анны Ахматовой.

В связи с этим в начале 1913 года газета «Таймс» в самых оптимистичных тонах предрекала России светлое будущее: «Дом Романовых не только создал могущественную империю, ему удалось больше — распахнуть настежь врата знания для великого народа и выпустить знание на бескрайние просторы страны»^[703]. Но чтобы обеспечить дальнейшее экономическое развитие, России по‑прежнему не хватало важнейших составляющих: стабильной политической системы и настоящего конституционного правительства. Дума с 1906 года переходила из одного кризиса в другой, постепенно принимая все более выхолощенную форму. Ее трижды распускал, а затем и вовсе отменил Николай. Четвертая Дума 1912 года, созданная после убийства Столыпина, оказалась самой неработоспособной, а политические настроения в 1913 году были «антагонистическими» в результате репрессивных мер, которые применялись после революции 1905 года^[704]. Многим россиянам казалось, что праздновать нечего. В честь трехсотлетия дома Романовых были сделаны некоторые уступки, в том числе амнистия и сокращение сроков для многих заключенных — но не для выступавших против самодержавия.