Читать книгу - "Абель-Фишер - Николай Долгополов"

Развернулось второе действие. В комнату вошел четвертый — инспектор управления по иммиграции и натурализации Роберт Шонбергер. На его вопрос «Действительно ли вы приехали в США из Канады в 1948-м?» последовало «Да». Второй вопрос: «Действительно ли вы въехали в США под именем Эндрю Кайотиса?» И на это было получено короткое «Да». Действия агентов ФБР, ворвавшихся в комнату, были незаконны. Его арестовали без ордера на арест, на обыск и изъятие имущества. Пытаясь придать аресту некую формальную правоту, инспектор Шонбергер объявил Коллинзу, что он арестован «за нелегальный въезд в США». Присутствовала в этом доля цинизма: при чем тут тогда ФБР, если ордер выписан службой иммиграции и натурализации? В таком случае все, что можно было предъявить полковнику, именовалось «незаконным въездом и проживанием в США». Но спецслужбы, как правило, не церемонятся. Существовал, по их мнению, шанс перевербовать Марка. Если арест проводился ФБР, то дело было бы немедленно предано огласке, но в планы ФБР и ЦРУ такое не входило. Последовал приказ одеться, и Мартин Коллинз, он же Эмиль Гольдфус, он же Эндрю Кайотис неспешно — он все делал спокойно и не торопясь — медленно открыл дверцу стенного шкафа и натянул пиджак из серого твида. Его голову украсила соломенная шляпа, с которой он потом не расставался. Этот головной убор стал его фирменным знаком, в нем полковник Абель запечатлен на всех фотографиях того времени. Агент ФБР защелкнул наручники. Арест, пусть и незаконный, состоялся.

По советской версии Фишер успел уничтожить и лежавший на столе текст так и не расшифрованной той ночью радиограммы. В книге Санжа де Грамона «Тайная война» и в других западных изданиях об этом нет ни единого упоминания. Зато де Грамон пишет, что обыск, сначала весьма поверхностный, продолжался в гостиничном номере 20 минут. Но и за это время в комнате, заполненной тюбиками с красками, бумагами, кипами книг, было легко найдено немало любопытного.

Чего стоили два коротковолновых радиоприемника, которые столько говорили о тайной работе их владельца! Осталось расписание радиосвязи. Отыскались запасные шифровальные блокноты, некоторые из них — на русском языке. В тонком деревянном карандаше — умело сделанном Марком контейнере — хранились восемь микрофильмов: на большинстве из них письма от дочери и жены и два почтовых адреса в Москве. Наготове были и шесть тысяч долларов, необходимые для отъезда в Мексику и условия связи там с советской резидентурой. Твердое намерение уехать в ближайшее время подтверждалось также двумя медицинскими сертификатами о вакцинации, выданными на две разные фамилии. Как и два также выплывших на свет свидетельства о рождении. Они были на имя Эмиля Роберта Гольдфуса, рожденного 2 августа 1902 года в Нью-Йорке, и Мартина Коллинза. Последний был постарше — родился 15 июля 1897-го. Позже, при проверке, свидетельство на Гольдфуса оказалось настоящим, только вот бедный младенец оставил белый свет еще в возрасте года и двух месяцев 9 октября 1903-го… А Мартин Коллинз был признан фальсификатом. Позднее, уже взяв имя Абель, он «признался»: «Господин следователь, в районе Лоуэр-Ист-Сайда в Нью-Йорке, где я приобрел эти паспорта, проживает, как вы знаете, немало бедных людей — это евреи, итальянцы, негры, лица других национальностей, которые ради своего существования готовы на все. И среди них есть несомненно талантливые люди, способные изготовить любую вещь. Там можно купить что угодно».

Но еще одну обнаруженную улику опровергнуть было никак нельзя — тут же лежала и записка Вика, в которой тот сообщал об отъезде в Европу.

Нашли ключи от сейфов. На чековой книжке банка на Ист-Ривер лежало 3383 доллара. Вклады вносились 12 июня 1950 года и совсем недавно — 5 апреля 1957-го.

Вскоре спецслужбы отыскали и сейф, снятый Марком на имя одного из знакомых. Тот и не догадывался, кому он оказывает такую услугу. В сейфе — бумаги на 15 тысяч долларов, вложенные в акции компании «Манюфэкчерс траст». Для тех далеких времен — суммы немалые. Значительная часть денег принадлежала Центру, меньшая — накоплена Фишером за годы в Штатах.

Обыск в бруклинском ателье художника Эмиля Гольдфуса тоже принес немало любопытного. Наиболее губительным для полковника был коротковолновый радиоприемник. Здесь же — горы эскизов и картин Марка, множество книг, свидетельствовавших о разнообразии интересов: от полицейских романов до «Элементов символической логики».

Ну а пока из отеля его в наручниках привезли в отдел Службы иммиграции и натурализации. Сфотографировали, сняли отпечатки пальцев. На двухмоторном самолете доставили в штат Техас, в лагерь для перебежчиков, где его ждала накаленная до почти 40 градусов одиночная камера № 5. Остальные камеры были пусты. Измученный полковник улегся спать.

Вернувшись, он рассказывал Эвелине, что всегда представлял себе в трудные моменты и в часы бессонницы виды подмосковной природы. Инструкторы еще дома внушали будущим нелегалам, что это — лучший способ расслабиться, переключиться, порой — забыться. Действительно помогало. Научился ощущать себя идущим среди березок. Любимое дерево, столько раз рисовавшееся и в воображении, и на холсте…

Что тревожило Фишера? Письма. Они, написанные по-русски, были серьезным козырем обвинения. Однажды, не упоминая о деле Абеля, я спросил о переписке с родными супругов-нелегалов — Героя Советского Союза Геворка Андреевича Вартаняна и его жену Гоар Левоновну. Мол, можно ли хранить письма? Оба, успешно проработавшие 40 лет под чужими именами, эмоционально всплеснули руками. Смысл сказанного ими сводился к следующему: быстро прочитать два-три раза это самое дорогое послание, которое только и может получить годами оторванный от дома разведчик, и обязательно тут же, никуда не пряча, уничтожить. Свернуть в трубочку и поджигать обязательно сверху. Так не останется пепла…

И еще — о заходе связников на квартиру. Тут слово Герою России, разведчику-нелегалу Алексею Михайловичу Козлову, который провел за границей десятилетия. Никаких встреч со своими! Не то что поблизости от собственного жилища — просто в городе, где работаешь. Пример Козлов привел соответствующий: великолепный нелегал Конон Молодый постоянно встречался со своими радистами в их коттедже неподалеку от Лондона. «К чему это привело?» — спросил Алексей Михайлович. Да к тому, что известные нам Коэны, работавшие в Англии под фамилией Крогеры, были, как и Бен, арестованы. Наружка, следившая за Молодым, вышла на его помощников. Вот и получились долгие годы в тюрьмах ее величества. Никакие естественные человеческие чувства типа дружбы, единения, теплого общения не оправдываются перед лицом опасности. Если бы не эти товарищеские посиделки, возможно, Коэнам — Крогерам не пришлось бы мучиться в холодных британских казематах. Они жестоки, правила разведки.

Но если обратиться к найденным в тоненьком деревянном карандаше письмам, что было в них? Почему по просьбе защиты они, вроде как окончательно топящие подсудимого Абеля вещественные доказательства, были зачитаны на суде? В них звучали такие любовь и долготерпение жены Елены и дочери Эвелины, такая стоическая преданность годами оторванному от нормальной семейной жизни мужу, что послания произвели на присяжных неожиданный для обвинения эффект.

Вот что писала Эвелина: «Дорогой папа, шлем тебе наилучшие пожелания. Папа, дорогой, мне тебя очень недостает. Ты не можешь понять, как ты мне нужен…»