Читать книгу - "Абель-Фишер - Николай Долгополов"

^{Одно из последних фото полковника Фишера — Абеля. От нас уплывает живая история. И — навсегда}

Он никого не потянул за собой в тюрьму, приняв все — даже ни в чем не признавшись — только на себя. Поэтому в американской периодике полно мифов о полковнике Абеле. Так и не докопавшись до того, что к ним в руки попал опытнейший нелегал из внешней разведки, в Штатах его записали в военные разведчики. Почему-то считалось, что советский шпион Абель работал в гитлеровской Германии и под чужой личиной добрался до высоких постов в нацистской иерархии. Ему приписывали отцовство в семействе, «обосновавшемся в ФРГ». Боялись, что даже из тюрьмы он передает секретные сведения, доставляемые другими заключенными. Его тесты на IQ, по результатам близкие к гениальности, еще больше напугали тюремное начальство. Когда Абеля меняли на несколько банального по сравнению с ним капитана-летчика Пауэрса, ему чуть не продырявили только-только выданный по этому случаю тюремный костюм. Он рассказывал: распарывали в разных местах, протыкали, искали вывозимую секретную информацию. Абель превратился для своих стражников в тяжелый кошмар или, пользуясь американским сленгом, в постоянную боль. В Западной Германии перед обменом он сидел в необычной камере. Опять его тюремщики чего-то боялись. «Несколько дней меня держали в стальной клетке в длину метра два с половиной, два — в высоту и несколько меньше двух в ширину, — вспоминал Вильям Генрихович. — Прутья сделаны из круглой стали. Пол под клеткой был приподнят еще сантиметров на 15… Внутри стояла койка. А сторожили меня двое. Я понимал, что история близится к обмену».

И как же по-разному оценивают это унизительное заточение пленник и его адвокат. Вот как преподносит эпизод Донован в «Незнакомцах на мосту»: «10 февраля 1962 года я проснулся в пол шестого утра. С трудом упаковал вещи. Шел восьмой день моего пребывания в Берлине, и, если все пройдет успешно, день последний. После завтрака я отправился в американский военный лагерь. Из маленькой гауптвахты с усиленным караулом, где Абеля содержали в особо охраняемой камере, были удалены все арестованные».

Адвокат Донован, который взял на себя все переговоры по обмену, тем не менее не до конца доверял тем, с кем имел дело. Не верил, что разговаривает с женой и дочерью Абеля. Елену Степановну принимал за нанятую актрису, Эвелину — за сотрудницу КГБ. Приезжая для переговоров в Восточный Берлин, юрист и бывший военный разведчик краснел и сопел, его давление поднималось. Донован трясся — вдруг русские похитят его, увезут с собой? Веры в соотечественников Абеля, в отличие от уважения к полковнику, у адвоката не было…

Но за пять лет до этого спецслужбы США испытали и час триумфа. Он пробил в 7.21 утра 21 июня 1957 года, когда трое агентов ФБР ворвались в номер 839 скромной гостиницы «Латам» на Манхэттене, где еще 11 мая снял комнату за 29 долларов в неделю жилец Мартин Коллинз. Заспанный голый человек лет пятидесяти пяти, прикрывавшийся рукой, был искренне удивлен видом грозной троицы. Особенно — револьвером в руках одного из них. Здесь же ФБР допустило и первый промах: после сорвавшейся у старшего фразы — «Господин полковник, надеемся, вы будете сотрудничать с нами!» — нелегалу мгновенно стало понятно, кто его выдал: из десятка миллионов жителей Нью-Йорка о недавнем присвоении ему полковничьего звания был осведомлен лишь Рейно Хейханен.

Обитатель забитого вещами номера не показал ни удивления, ни неудовольствия тем, что ему приписывают столь высокий чин. Детектив, быстро сориентировавшись, протянул арестованному искусственную челюсть, взятую с гостиничной полки. Тот спокойно попросил разрешения одеться. Не отвечая, агент задал, по версии американцев, следующий вопрос: «Есть ли у вас художественное ателье на имя Эмиля Гольдфуса в Бруклине?» Челюсть была привычно вставлена, трусы натянуты, и ответ прозвучал тотчас: «Да, есть». Тут же арестованный попросился в туалет. Отказа не последовало, и Марк помимо осуществления естественной надобности успел спустить в унитаз часть шифроблокнота.