Читать книгу - "Королевская аллея - Франсуаза Шандернагор"

Тут я останавливалась в своих рассуждениях, — возможно, мне мешал вихрь увеселений, поднявшийся с приездом во Францию дофины, или же это мое нынешнее счастье затмевало мрачные стороны жизни.

Ранняя осень в том году в Фонтенбло выдалась на диво мягкой и погожей. Солнце томно ласкало своими лучами золотистые фасады замка; лес, влажный от теплых дождей, благоухал мускусом, и от этого аромата слегка кружилась голова. Сидя у высокого окна, выходившего на «Золотые ворота», я занимала руки вышивкою, а голову — мечтами. Мои апартаменты, расположенные в третьем этаже, как раз над комнатою, где я жила в 1686 году, смотрели на парк через красивую полукруглую аркаду, забранную разноцветными стеклами, которые очаровательно расцвечивали наружный пейзаж; оранжерейная жара, царившая внутри, приятно разморила мне тело и спутала мысли. Я никак не могла отделаться от упрямо звучавшей в голове строчки из стихов моего деда: «Осенняя роза изысканней прочих» мне казалось, она весьма удачно соответствует нынешнему сезону, а, быть может, сказывался и зрелый возраст, к которому я приближалась.

В комнате, у меня за спиной, слышался шорох бумаг, с которыми работал Король. Вот уже несколько дней я не могла вызвать его на разговор, — похоже, ему нечего было мне сказать; устав от стараний завязать беседу, я решила принять мою участь елико возможно веселее и склонилась к вышивке, предоставив Короля его молчанию. Я не знала, сердится ли он на меня или же просто озабочен делами королевства; поскольку я никогда не позволила бы себе расспрашивать его, а он не был расположен к откровенности, мы и сидели бок о бок, как парочка немых.

Внезапно я вздрогнула. «Знаете ли вы, мадам, — произнес звучный голос, неизменно затрагивающий самые сокровенные струны моей души, — что мадемуазель Дезейе постоянно бывала у колдунов?» Так нежданно, одной фразой, меня снова ввергли в шумное «дело отравителей», взбудоражившее весь Двор. «Я никогда не дружила близко с мадемуазель Дезейе», — ответила я, не раздумывая; потом, вспомнив, что эта наперсница госпожи де Монтеспан также была любовницею Короля и имела от него детей, добавила: «О, вовсе не потому что считала ее недостойною этого, просто она никогда не откровенничала со мною».

Последовало долгое молчание. Сердце мое колотилось, я ждала продолжения. Украдкой я взглянула на Короля, стараясь понять, чего он добивается, но его лицо было непроницаемо. На коленях он разложил пачку бумаг, в которых я признала отчеты Судебной Палаты; господин де Дарении, лейтенант полиции, ежедневно передавал их монарху через господина де Лувуа.

— Знаете ли вы, — задумчиво продолжал Король, — что и Като постоянно бывала у той самой Вуазен, которую полгода назад сожгли на Гревской площади?» Это сообщение поразило меня. «Да-да, — продолжал Король, не давая мне опомниться, — оказывается, служанки госпожи де Монтеспан, эти в высшей степени почтенные женщины, все ночи напролет проводят у колдунов, а дни — за изготовлением и доставкою магических порошков. Очень ли вы удивитесь, — сказал далее Король, все тем же кротким тоном, одновременно разрывая несколько листков, — если я скажу вам, что и сама госпожа де Монтеспан предавалась весьма странным церемониям в покоях госпожи де Тианж, что священники-самозванцы служили мессы над ее телом и сжигали в церковной чаше травы, порошки и голубиные сердца, дабы наколдовать ей желаемое положение?» Я не знала, куда деваться от изумления и конфуза. «Это правда, — сказала я наконец, — госпожа де Монтеспан всегда окружала себя астрологами, но ежели начать считать всех, кто обращался к этим людям, мы не кончим и до нового столетия». — «Речь не об астрологах, сударыня! — взорвался вдруг Король. — Я вам толкую о кощунствах и отравлениях. Ваша госпожа де Монтеспан пыталась извести даже мадемуазель де Фонтанж и, похоже, не против отправить на тот свет меня самого!»

Эти слова — «ваша госпожа де Монтеспан» — показались мне явным преувеличением; я чуть не ответила, что если она и была «моею», то семерых детей ей сделал кое-кто другой, однако, видя крайнее раздражение Короля, придержала язык. Впрочем, меня больше всего удивило само заявление.

— Мне что-то не верится, — только и ответила я.

— Вам, может быть, и не верится, мадам, но об этом говорится в отчетах.

Я сделала несколько стежков, пытаясь успокоиться. «Сир, нельзя слушать россказни этих умельцев-отравителей, которые ищут средства продлить себе жизнь, выдавая время от времени знатных особ, которых якобы следует арестовать и привлечь к процессу… В такой крайности люди болтают что угодно.»

— Верно; то же самое мне пишет в своем мемуаре по поводу расследования и господин Кольбер, — ответил Король уже более мягко. — Но вот господин де Лувуа представил мне вчера отчет о процессе тринадцатилетней давности над одним колдуном, и маркиза уже фигурировала в нем. А ведь в то время она еще не была моей любовницею, и те, кто ее назвал, ничего не выигрывали… Что вы на это скажете?» Прежде чем заговорить, я втянула шерстинку в иглу. «Не знаю, Сир… но мне трудно поверить, что такая умная женщина, как госпожа де Монтеспан, решила своими руками уничтожить источник всех милостей, коими ее столь щедро удостаивали». — «Тут я с вами согласен, — промолвил Король после недолгого раздумья, — но даже если она и не хотела причинить мне то зло, в коем ее обвиняют, следует все же признать, что она долгие годы пыталась околдовать меня. Как вы полагаете, приятно ли мне теперь думать, что я пил у ней вино, куда мне сыпали порошки из толченых жаб, шпанских мух и стриженых ногтей, подмешивали семя кюре и сок мандрагоры?!»

При других обстоятельствах перечисление это вызвало бы у меня хохот, но тут я поняла, что он будет понят превратно.

Кроме того, все услышанное столь удачно согласовывалось с моими недавними раздумьями о плачевном состоянии общества, что мне было не до насмешек. Напротив, я внезапно поняла, что пришло время заговорить откровенно, и в тот миг, как я открыла рот, передо мною словно разорвалась завеса: мне стало ясно, что Бог и Провидение поставили меня на это место не затем, чтобы я напрасно губила свою душу, ставши любовницею Короля, но избрали своим орудием исправления нравов и самого монарха и его развратного Двора; стало быть, я грешила против веры, дабы усерднее послужить ей в будущем. Это откровение вдруг преисполнило меня дивной уверенности и силы, которой мне столь часто не доставало со времени моего появления при Дворе. Я увидела предначертанный мне путь и смело шагнула вперед.

— Истина состоит в том, — сказала я Королю, — что в этой стране не осталось ничего святого, даже особу Вашего Величества уже не чтят, как прежде; я уж не говорю о Боге, которого, похоже, и вовсе считают ненужной безделицею… Пример добродетелей должен исходить сверху, от власти, Сир. Нынче, когда Ваше Величество установило прочный мир в Европе, самое время навести порядок внутри королевства, вернув честным людям их законное положение, а всей нации — ее первое место в христианском мире. Разве это не великое деяние — сочетать могущество с достоинством?!

Король выслушал меня молча, рассеянно барабаня пальцами по стопке бумаг; потом он встал и все так же, безмолвно, распахнул окно лоджии, впустив в комнату столь любимый им сквозняк. И лишь тогда, глядя мне прямо в глаза, ответил, серьезно и внушительно: