Читать книгу - "Королевская аллея - Франсуаза Шандернагор"

Невозможно стоять на краю пропасти, оставаясь беззаботным, не боясь и не чувствуя опасности. Однако в то время мне казалось, что счастье мое уже близко, и предвкушение блаженства ослепило меня, не позволяя видеть ничего вокруг.

Владычество мадемуазель де Фонтанж рассеялось, как дым, лишь подчеркнув собою всю глубину и постоянство чувств, связавших Короля со мною. Недаром Като, наперсница госпожи де Монтеспан, расположенная ко мне так же, как и большинство служанок фаворитки, однажды сказала: «Король увлекся мадемуазель де Фонтанж по слабости, вернулся к госпоже де Монтеспан по привычке, но с вами видится по склонности».

Склонность эта, и в самом деле, становилась все более очевидною и в глазах окружающих и в моих собственных. За несколько дней до того, как мадемуазель де Фонтанж впала в агонию, Король, ко всеобщему изумлению, назначил меня второй статс-дамою дофины, — он уже набирал штат для этой баварской принцессы, на которой восемнадцатилетний дофин должен был жениться следующей весной; наконец я получила то, на что, после стольких лет ожидания, не смела и надеяться — место, освобождавшее меня от гнета госпожи де Монтеспан.

Служба эта, и сама по себе более чем почетная, позволяла мне жить при Дворе, обеспечивала постоянный доход и, кроме того, давала право на собственные апартаменты. Правда что в Сен-Жермене я из скромности сохранила за собою прежнюю мою каморку, зато Король предоставил мне помещение из нескольких комнат в Фонтенбло и другое такое же в Версале. Обе квартиры были расположены так, чтобы монарх мог свободно видеться со мною.

И он не лишал себя этого удовольствия, проводя у меня более часу каждое утро перед обедом. Я же виделась с ним наедине по вечерам, с восьми до десяти часов; господин де Шамаранд проводил меня в его комнату и выпускал оттуда на глазах у всего Двора. Уж не знаю, кому из остряков первому пришло в голову это словцо, но скоро в передних меня стали величать не иначе, как госпожою де Ментенан[67].

Никто, однако, не мог понять сути наших отношений. Сдержанность, проявляемая нами обоими на людях, сбивала с толку самых злоязыких сплетников: разница в возрасте между мною и мадемуазель де Фонтанж, положение фаворитки, все еще сохраняемое госпожою де Монтеспан — все это делало любовную связь, в глазах публики, маловероятною. Зато мне не отказывали в уме, и оттого пошел слух, что Король встречается со мною, дабы писать историю своего царствования: все знали, что он не слишком доволен официальными биографами и нередко, слушая Расина или Депрео, читающих ему свою стряпню, не сдерживался и бормотал сквозь зубы, раздраженно и презрительно: «Газетное вранье!» Итак, принимая во внимание мой скромный облик и подчеркнутое уважение, какое монарх выказывал мне в обществе, все решили, что, уединяясь каждый вечер в его комнате, мы всего лишь разрабатываем планы военных кампаний или пишем мемуары.

Надобно признать, что голландские газетчики, которые, в отличие от придворных, следили за этим издалека, раскусили нас куда скорее. В Кельне напечатана была весьма ядовитая эпиграмма:

Алькандр великий, что случилось?

Мир на дворе — ты взаперти.

А что ж любовь, скажи на милость?

Ужель предмета не найти?!

Быть может, в сердце страсть созрела,

Но к гордости попала в плен,

И ты, от всех скрывая дело,

Грустишь, молвою утомлен.

Боимся мы предположений,

Но людям не закроешь рты.

Чем, вместо скучных сочинений,

И кем, Алькандр, занят ты?