Читать книгу - "Опричники Сталина - Алексей Тепляков"

В самом начале так называемых массовых операций произошёл беспрецедентный, вероятно, эпизод, связанный с попыткой оспорить партийную стратегию на развязывание массового террора. Это случай с первым секретарём Назаровского райкома ВКП(б) Красноярского края Александром Башаровым, который, получив от секретаря крайкома П. Д. Акулинушкина директиву «об оказании помощи органам НКВД в изъятии контрреволюционных, уголовных и кулацких элементов, взял эту директиву под сомнение и выехал за разъяснением в Западно-Сибирский крайком ВКП(б)».

Речь здесь идёт, что вполне очевидно, о шифротелеграмме ЦК всем секретарям обкомов, крайкомов и ЦК компартий национальных республик, подготовленной на основе постановления Политбюро от 2 июля 1937 г. «Об антисоветских элементах». Местные руководящие работники правильно поняли смысл данной телеграммы, так как почти все они присутствовали на только что прошедшем июньском пленуме ЦК и поддержали его кровожадные решения. Однако среди партноменклатуры более низкого уровня были и ужаснувшиеся.

Здание крайкома партии подчинённые Миронова охраняли крепко. А. Г. Башаров, чтобы облегчить себе получение пропуска в здание, «отрекомендовал себя представителем ЦК ВКП (б) и, так как не сумел подтвердить это документами, был арестован и направлен в сопровождении работника НКВД в Красноярск по месту работы. В пути следования Башаров выскочил в окно поезда, получил сильные ушибы и был опять задержан. По приезде в Красноярск Башаров дважды пытался покончить жизнь самоубийством. С 10.VII.-1937 г. по 25.VI.-1939 г. Башаров находился в психиатрической больнице (в г. г. Красноярске, Москве, Харькове) и с 25.VII.-1939 г. находится на пенсии».

Башаров верил, что только Роберт Эйхе, кандидат в члены Политбюро, бывший руководитель общесибирской парторганизации и самый высокопоставленный коммунист Сибири, сможет объяснить растерянному 37-летнему аппаратчику с пятнадцатилетним партстажем, что же сейчас происходит в стране и в партии. Но даже секретарю райкома без предварительной договорённости оказалось невозможно попасть в главный штаб ВКП (б) Западной Сибири. И лишь психическое расстройство спасло Башарову жизнь^[269].

Появлялись, кстати, вопросы и у более высокопоставленных коммунистов: так, глава Бурят-Монгольского обкома М. Ербанов обратился лично к Сталину с запросом о порядке работы троек и их компетенции. Товарищ Сталин 21 июля 1937 г. разъяснил первому секретарю, что «по установленной практике тройки выносят приговоры, являющиеся окончательными»^[270] — это при том, что внесудебные органы в основном заработали с августа и слова насчёт «установленной практики» говорили, что у вождя изначально не было сомнений в том, каким образом должны были работать пресловутые тройки. Он считал их новым изданием тех троек, которые в первой половине 1930-х гг. активно действовали в регионах и периодически получали право в массовом порядке заочно осуждать и расстреливать арестованных из социально враждебной среды. Но по правилам 37-го массовые расстрелы должны были обрушиться на куда более широкий спектр сталинских врагов.

После июньского пленума ЦК Ежовым были проведены особые инструктивные совещания руководящих работников госбезопасности. На июльском 1937 г. совещании в НКВД СССР, куда были созваны все начальники местных «органов», чтобы отчитаться о вскрытых организациях и получить лимиты на расстрелы, Миронов, как он писал в своём заявлении Берии из тюремной камеры, заявил Ежову:

«Столь массовые широкие операции по районному и городскому [антисоветскому] активу… рискованны, так как наряду с действительными членами контрреволюционной организации, они очень неубедительно показывают на причастность ряда лиц. Ежов мне на это ответил: «А почему вы [всё равно] не арестовываете их? Мы за вас работать не будем, посадите их, а потом разберётесь — на кого не будет показаний, [тех] потом отсеете. Действуйте смелее, я уже вам неоднократно говорил». При этом он мне заявил, что в отдельных случаях, если нужно «с вашего разрешения могут начальники отделов применять и физические методы воздействия».

Следует отметить, что фабрикация масштабного заговора РОВСа, предпринятая до сталинского решения о «массовых операциях», говорит о том, что Миронов на самом деле менее всего думал «отсеивать» непричастных, добиваясь именно массового террора и полного истребления «бывших». Энергично арестовывались весной 1937 г. и военные работники. Партийно-советский актив также не был «священной коровой» и подлежал избирательной чистке. Возможно, первоначально Миронов думал ограничиться красивым делом с арестами части краевой номенклатуры, не покушаясь на глобальную чистку руководящих кадров. Но логика террора диктовала свои условия. Как и другие чекисты, Миронов с опозданием понял план вождя устроить генеральный отстрел основной части прежних руководящих кадров, включая и собственно чекистский аппарат.

Директивы Ежова на совещании в НКВД 16 июля чётко нацеливали именно на массовый террор. Начальник УНКВД по Ярославской области А. М. Ершов на следствии вспоминал такую фразу выступавшего с установочным докладом Ежова: «Если во время этой операции и будет расстреляна лишняя тысяча людей — беды в этом совсем нет. Поэтому… особо стесняться в арестах не следует». Одновременно Ежов высказал угрозы в адрес тех начальников управлений, которые «проявляют оперативную инертность»^[271].

Подобные установки нарком постоянно давал и позднее. Согласно показаниям наркома внутренних дел Украины А. И. Успенского (бывшего заместителем Миронова в Сибири), в начале 1938 г. «на оперативном совещании начальников УНКВД УССР, созванным Ежовым в Киеве, Ежов дал директиву «громить направо и налево». На вопрос начальника УНКВД по Черниговской области [М. Б.] Корнева как быть с калеками и стариками, которые со всех областей свезены в Черниговскую тюрьму и лимитируют оперативную работу, т. к. некуда сажать новых арестованных, Ежов буквально ответил следующее: «Эх вы, чекист, вывезите их всех в лес и расстреляйте. Кому они нужны». Корнев усомнился в правильности этой директивы и с кем-то поделился своими мнениями после совещания. Об этом доложили Ежову и он приказал немедленно снять Корнева с работы»^[272].

От чекистского начальства Сталин и Ежов ждали инициативы в истреблении потенциальной «пятой колонны», к которой относились все нелояльные. Некоторую растерянность ряда региональных начальников, не ожидавших, что придётся — без всякого суда — быстро расстрелять не сотни, а многие тысячи, диктатор воспринял как политическую непригодность. Сталин не стал проверять, как быстро уступят «пошатнувшиеся» майоры и комиссары госбезопасности давлению центральной власти.