Читать книгу - "По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов"

Среди пассажиров — ксендз и православный священник. Поострили над дурным предзнаменованием: быть непогоде! Ради шутки, усадили их за столом рядом. Ксендз, начисто выбритый, бойкий, светский — блеснул в разговоре начитанностью и воспитанностью. Военный попик выглядел рядом с ним совсем жалко: лохматый, понурый, с семинарским выговором… К тому же плохо справлялся с вилкой и ножом.

Качка заметно усиливается. Ох, уж это духовенство… К средине перехода — мало кто на ногах. Из кают доносятся неблагозвучные последствия укачивания и стоны.

Много раз впоследствии переплывал я Каспий, и только два или три раза это проходило без ощутительной качки. Удивительно неспокойна средина этого моря!

К утру беспокойная тряска стала стихать. Когда смогли выйти на палубу, перед глазами уже развертывались прибрежные отмели. А вдали виднелись берега — песчаные, пустынные, низкие, без малейшего признака растительности. Только песок да камень!

Но зато все залито ярким жгучим солнцем!

— Вот она, Азия!

«Барятинский» подходил к главному тогда нашему порту азиатского побережья Каспия, к Узун-Ада^[240].

Узун-Ада и Красноводск^[241]

Это был какой-то странный каприз большого полководца М. Д. Скобелева — создание порта Узун-Ада!

С победителем не спорят. Слава покорителя туркмен была в апогее, и со Скобелевым согласились, когда он потребовал создания на пустынном берегу этого искусственного порта. Скобелев пренебрег Красноводском, а это — сравнительно неплохая природная гавань. К тому же он имел уже за собой и долголетний портовый стаж и состоял из порядочного уже поселка.

Взамен этого на пустом, ненаселенном берегу, стали буквально из ничего возводить порт. И уже отсюда известный «строитель-генерал» Анненков быстро повел через пески и пустыни чудо техники того времени — Среднеазиатскую железную дорогу…^[242]

В ту пору Узун-Ада действовал уже несколько лет.

Пароход идет между безжизненными — или они только кажутся такими — островами и песчаными отмелями. Глазам больно от солнечных лучей, которые отражаются песками и каменистыми равнинами. В порту стоит несколько грузовых пароходов и стая парусников. Длинные деревянные мостки пристаней.

«Князь Барятинский» ошвартовывается. И на него вдруг хлынула с берега толпа мундирных людей — аристократия поселка.

Приход, два раза в неделю, почтово-пассажирского парохода для местного населения — событие. Это — вся его связь со внешним миром. Приходит почта, проезжают, дальше на восток, новые лица, а часто встречаются и старые знакомые. Они возвращаются в Среднюю Азию с ворохами новостей и впечатлений. Это — живые свидетели того, что делается там, в России. То, что здесь, только с трудом может быть принимаемо также за Россию…

На пароходе можно местным властям вкусно поесть и выпить. В Узун-Ада торговли, в сущности, нет, разве неприхотливые лавчонки для солдат и персов-чернорабочих.

Немногочисленные нотабли^[243] порта спешат заполнить уже приготовленные для их приема в кают-компании столы и вкусно чавкают бутербродами со свежей икрой, запиваемой водкой и кахетинским вином.

У нас же — забота о доставке громадного багажа — приданое молодой жены — на вокзал.

— Где же здесь извозчики?

Смеются:

— Какие же в Узун-Ада извозчики? Возьмите амбалов!

Амбалы — чернорабочие персы, которые применяются для переноски на своей спине тяжестей и багажа.

Несколько черномазых усатых персов — в барашковых шапках или с повязанной грязными тряпками головой — взваливают на спины наши сундуки и корзины. Согнувшись почти под прямым углом, они выстраиваются караваном.

Приходится маршировать по деревянным мосткам. Идти прямо по дороге — ноги увязают в песке. Тем более нельзя нести по песку тяжести. Идем по мосткам уже минут двадцать.

— Где же, наконец, вокзал?

— Да вот он, господин!

Перед нами длинные деревянные бараки, около которых несколько рельсовых путей.

Идем осматривать город Узун-Ада.

Город… Кроме деревянных зданий вокзала, еще небольшое число таких же деревянных бараков: для маленького гарнизона, для транспортных контор и для квартир частных лиц. Это, в сущности, и весь город.

Растительность?.. Встречаем только несколько кустов саксаула.

Выходим за город — погулять по рельсам. Сейчас же за портовой территорией начинается песчаная пустыня. Сколько хватает глаз, тянутся холмики и холмы песку. От песчаной дали тянет знойным сухим воздухом и несет мельчайшей пылью. Она оседает на одежде, ее привкус чувствуется во рту.

Безотрадно, точно преддверие ада!

Грустно становится:

— Вот и Азия! Неужели все так пойдет и дальше… Не сделали ли мы ошибки? Не вернуться ли обратно в Европу…

Трудно было тогда предугадать, что потом, до глубокой старости, я буду постоянно видеть Ташкент во снах и несбыточно мечтать о возвращении в Среднюю Азию…

Пустой и безлюдный вокзал в утренние часы — ведь все начальство ушло угощаться на пароход — к концу дня стал заполняться.

Отсюда поезда отправлялись вовнутрь страны только два раза в неделю — в дни прихода парохода. Это — событие, разнообразящее вокзальную жизнь. На платформе играет военный оркестр, и по деревянным мосткам вдоль поезда разгуливает молодое население порта: писаря, конторщики, жены и дочери военных чинов и коммерческих служащих, сказочно разрядившиеся для такого случая, и несколько молоденьких офицеров.

Более пожилые провожают наш поезд по-своему. Об этом свидетельствуют густо заставленные бутылками столики на вокзале и несущиеся оттуда пьяные возгласы.

Видеть Узун-Ада в последующие годы более нам не приходилось. Трудности содержания этого искусственно созданного порта были настолько очевидны и так велики, что он под конец был упразднен. Вскоре все здесь было бесследно занесено песком.

Портовым городом на восточном берегу Каспия снова стал Красноводск. Несколько сот домиков — одноэтажных, часто с плоскими крышами — лепятся на каменистых берегах залива. Растительность и здесь жалкая — кусты и деревца саксаула.