Читать книгу - "Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский"

В ночь с 16 на 17 декабря 1916 года Григория Распутина во дворце князя Ф. Юсупова, женатого на племяннице Николая 11, убили хозяин вместе с сообщниками.

В их группу вошли великий князь Дмитрий Павлович, один из лидеров крайне правых В. М. Пуришкевич, врач Лазоверт и поручик Преображенского полка А. Сухотин. Провокацией этого была и знаменитая думская речь кадетского лидера П. Н. Милюкова, обвинившая двор в неспособности вести войну, с рефреном: «Глупость это или измена?», – типично «боевая» из тех, которым в гектографированных листовках внимал и Деникин на фронте.

Позже расследование Временного правительства покажет, что слухи о «немецких» происках государыни были беспочвенны. А после убийства Распутина сразу развенчался миф о его «влиянии». Уже 20 декабря газета «День» указывала:

«Темные силы – это псевдоним Распутина. В действительности, среди темных сил Распутин был величиной ничтожной, и темные силы как были, так и остались. Распутин давал возможность не замечать их».

Очевидно, что под разными предлогами целились в императора. Потом А. И. Гучков в Верховной следственной комиссии Временного правительства засвидетельствует:

«Когда я и некоторые мои друзья, в предшествовавшие перевороту месяцы, искали выхода из положения, мы полагали, что в каких-нибудь нормальных условиях, в смене состава правительства, в обновлении его общественными деятелями, обладающими доверием страны, в этих условиях выхода найти нельзя, что надо идти решительно и круто, идти в сторону смены носителя верховной власти. На государе и государыне и тех, кто неразрывно с ними был связан, на этих головах накопилось так много вины перед Россией, свойства их характеров не давали никакой надежды ввести их в здоровую политическую комбинацию: из всего этого для меня было ясно, что государь должен покинуть престол».

Октябрист, член Госдумы и Госсовета Гучков, ставший в 1915 году председателем Центрального военно-промышленного комитета, являлся масоном, так сказать, первого призыва, он вошел задолго до войны в «возрожденные» русские ложи. Этот «любитель сильных ощущений и человек храбрый», как отзывался о нем граф Витте, в 1900 году воевал в Южной Африке в англо-бурской войне за буров в отряде русских добровольцев и был ранен, попал в плен к англичанам. Еще одним штрихом «своеобразия» тучковской натуры можно отметить, что происходил он из купеческого старообрядческого рода. В нем «прославился» купец-прадед Александра Ивановича. Тот возглавил единственную депутацию русских – старообрядцев, вышедших к Наполеону из горящей Москвы с хлебом-солью.

Гучков был инициатором заговора по дворцовому перевороту, чтобы император отрекся от престола в пользу сына при регентстве великого князя Михаила. Его ближайшими сообщниками стали Н. В. Некрасов – инженер-путеец, левый кадет, член «Прогрессивного блока» в Думе – и М. И. Терещенко – сахарозаводчик, владелец издательства «Сирин», друг писателей А. Блока и А. Ремизова, председатель киевского областного Военно-промышленного комитета.

Наряду с другим и радикалами, послужившими Февралю 1917 года, «своеобразность» Гучкова-заговорщика простиралась до такого его утверждения позже:

«Нас, вероятно, арестовали бы, потому что, если бы он (император. – В. Ч.-Г.) отказался, нас, вероятно, повесили бы. Я был настолько убежден в этом средстве спасения России, династии, что готов был спокойно поставить судьбу на карту, и если я говорил, что был монархистом и остался монархистом и умру монархистом, то должен сказать, что никогда за все время моей политической деятельности у меня не было сознания, что я совершаю столь необходимый для монархии шаг, как в тот момент, когда я хотел оздоровить монархию».

Как раз стремления «монархистов», подобных Гучкову, вкупе с «революцией генерал-адъютантов» Алексеева, Рузского, Брусилова, других и привели Россию к Февралю, который Октябрем окончательно вверг страну в Русскую Смуту.

Всем противникам одиноко противостоял государь император Николай II, опираясь только на свою не очень уравновешенную супругу, которая неразлучно с ним верила в историческую миссию их царской власти. Император был уверен, что только самодержавие сможет вывести Россию к победе. Он не считал себя вправе отдать власть при войне в другие руки, пророчески полагая, что те с ней не справятся.

У. Черчилль, бывший в это время английским военным министром, впоследствии подтвердил основательность точки зрения русского царя:

«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией, и Колчак – флотом. Кроме того – никаких трудных действий больше не требовалось: оставаться на посту; тяжелым грузом давить на широко растянувшиеся германские линии; удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие силы противника на своем фронте; иными словами – держаться; вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы…

Царь был на престоле; Российская империя и русская армия держались, фронт был обеспечен, и победа бесспорна…

Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна».

Став Верховным главкомом, Николай II видел, что и в 1917 году армия на «царском слове» продержится, потому что еще ничтожны были случаи дезертирства и случаи солдатского неповиновения. Но он недооценил решимость лидеров общественных организаций и думской оппозиции. Император не думал, что им удастся внушить свои политические идеи офицерской элите, вплоть до его собственных генерал-адъютантов, этих прокаленных кадровиков, плоть от плоти царственного золотопогонства. Радикалы же по линиям, подобным масонской: Гучков – Алексеев, – получили поддержку военачальников, конечно, во имя дальнейших конституционных реформ. А по сути дела они выбили у монархии, за «здоровье» какой якобы ратовали, ее единственную защиту против революции – армию.

В конце декабря 1916 года, чтобы отвлечь германские силы от румынского фронта, русские наступали на рижском. В сильный мороз, через замерзшие болота наши войска продвинулись в сторону Митавы. После недели боев остановились и потому, что в некоторых частях проявилось нежелание идти в атаку… Все же удалось оттянуть немцев от румынского фронта. Класс этого «удара накоротке» позже отметил германский генерал Гофман: «Единственное наступление, бывшее для нас неожиданным». Но это было последнее удачное наступление русской императорской армии.