Читать книгу - "Андрей Боголюбский - Алексей Карпов"

Но выдающиеся личные качества Ростислава Киевского, присущие ему ум, а вместе с тем набожность и совестливость, глубокая интеллигентность — если это слово применимо к человеку XII столетия — не помешали тому, что в историю он вошёл прежде всего как слабый политик, как князь, не умеющий навязать свою волю другим и вполне воспользоваться преимуществами своего положения. («Сей князь ростом был средний, лице широко и брада круглая, широкая. Прилежал о церкви святой и… чин святительский чтил и многу милостыню священникам, вдовицам и сирым давал, — читаем в «Истории Российской» В.Н. Татищева. — О воинстве и судех не радел, того ради в воинстве мало счастия имел и в судех тиуны его мздою богатились, и было от их убогим утеснение». Впрочем, характеристика эта — по крайней мере в своей основной части — явно принадлежит историку XVIII века, а не извлечена им из какого-нибудь древнего источника.) Ростислав не раз покидал киевский стол под давлением других князей, однажды долго отказывался от того, чтобы занять его, легко поддавался на уговоры, не раз терпел поражение на поле брани. Даже в последний год своей жизни, когда власть его признавалась по всей Руси и за её пределами, князья мало считались с его волей. Он пытался остановить войну между черниговскими князьями, но старший из них, Святослав Всеволодович, и не думал прислушиваться к его увещеваниям и поступил по-своему. В том же 1166 году князь Володарь Глебович, из рода полоцких князей, начал войну с его сыном Давыдом, намереваясь изгнать того из Витебска — города, который дал сыну сам великий князь, и лишь стечение обстоятельств остановило тогда полоцкого князя. Как всегда, междоусобицы, слабость великокняжеской власти приводили к новым половецким набегам на Русь. Летописцы отмечают пассивность Ростислава в войне с половцами. Накануне своего последнего путешествия он призвал к себе русских князей, и многие тогда откликнулись на его зов. К нему явились и его племянники Изяславичи, в том числе и самый могущественный из них Мстислав, и князь Владимир Андреевич, и брат Андрея Боголюбского Глеб с переяславцами, и другие князья, и «галичская помощь». Но громадное войско простояло несколько недель в бездействии у Канева: Ростислав собрал его лишь для того, чтобы обеспечить прохождение купеческих караванов из Греческой земли на Русь через пороги. Дело это было важным и нужным, но недостаточным. Поход в Степь так и не состоялся, а ведь были собраны силы, способные нанести половцам серьёзное поражение и хотя бы на время предотвратить их последующие нападения на Русь.

И всё же, повторюсь ещё раз, Ростислав был едва ли не последним из правителей Киева, чей авторитет действительно признавался всеми. Его старейшинство среди тогдашних князей ни у кого не вызывало сомнений. А потому и смерть Ростислава стала ещё одним поворотным моментом в русской истории. С неё начинается отсчёт событий, которые в скором времени приведут к тяжёлым, можно сказать, трагическим последствиям — во всяком случае для Южной Руси.

Для князя же Андрея Юрьевича смерть Ростислава Киевского стала ещё одним звеном в череде безвозвратных потерь.

В начале 1166 года во Вщиже умер его зять, князь Святослав Владимирович, — один из немногих князей, кого Андрей числил среди своих надёжных союзников и помощников на юге. Святослав Владимирович был последним представителем ветви князей Давыдовичей, потомков бывшего черниговского князя Давыда Святославича — князя-праведника, как характеризует его «Слово о князьях», памятник черниговской публицистики XII века. За наследие умершего немедленно началась война между черниговскими князьями Ольговичами — та самая, которую безуспешно пытался остановить Ростислав Киевский. Черниговский князь Святослав Всеволодович передал Вщиж сыну Владимиру, а некую «лепшую волость» — брату Ярославу. Двоюродный же его брат Олег Святославич, надеявшийся получить эти волости «по правде», начал войну, в которой его — своего зятя — и поддерживал Ростислав. Но добиться успеха Олегу так и не удалось: ни Вщижа, ни «лепшей волости» он не получил, довольствовавшись какими-то четырьмя городами, переданными ему Всеволодовичем, — настолько незначительными, что летописец даже не счёл нужным называть их.

В том же 1166 году умерла и дочь Андрея, которую летописец назвал только по отчеству — «Андреевной», добавив, что была она «за Олгом за Святославичем». Если принимать летописное известие без каких-либо поправок, то получается, что Андреевна была женой другого князя Олега Святославича (младшего) — сына Святослава Всеволодовича Черниговского и двоюродного племянника и полного тёзки новгород-северского князя.^[109] (Впрочем, нельзя исключать и какой-то путаницы в летописном тексте.) А двумя годами раньше, в 1164 году, произошло ещё одно неприятное для Андрея событие: другой его бывший зять, новгород-северский князь Олег Святославич-старший, взял в жёны дочь Ростислава Киевского Агафью. А это значит, что его прежняя жена, сестра Андрея, к тому времени либо умерла, либо была оставлена князем — возможно, из-за болезни или по иной причине.

И вот теперь — Ростислав. И хотя Андрей прежде враждовал с ним, но затем князья заключили мирный договор, который оба неукоснительно соблюдали.

Смерть Ростислава Мстиславича освобождала Андрея от прежних обязательств. Теперь он мог смело вмешиваться в борьбу других князей, в том числе и на юге. Сам Андрей по-прежнему не претендовал ни на киевское княжение, ни на какие-либо другие области Русской земли, помимо Владимиро-Суздальского княжества. Но после смерти Ростислава он почувствовал, что может претендовать на роль верховного арбитра в межкняжеских спорах, больше того — вершителя судеб прочих князей. Ибо теперь он оказывался старше большинства из них — и по возрасту, и по своей принадлежности к поколению внуков Владимира Мономаха, и по авторитету, который у него был. Споры же между князьями начались очень скоро, и очень скоро они переросли в настоящую войну. И это не удивительно. Смерть киевского князя всегда приводила к борьбе за киевский стол, к перераспределению волостей и княжений между князьями, и недовольных таким переделом всегда оказывалось больше, чем тех, кого устраивало новое положение дел.