Читать книгу - "Андрей Кожухов - Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский"

близко от зрителей, что Андрей мог видеть их лица, и трудно было решить, кто смотрит равнодушнее – лошади или люди, сидевшие на них. За лошадьми опять узкий интервал, а затем цепь полицейских, сдерживавших толпу.

Новые людские потоки все приливали и приливали, запружая всю площадь. Разместившись, толпа уставлялась в терпеливом ожидании на черную платформу. Их общее пугало – смерть – должна была явиться там воочию, страшная, но для них безвредная, и начать свою адскую пляску, на которую они будут смотреть, цепенея и замирая от ужаса и любопытства, как смотрит обезьяна в глаза змеи.

Не для этого отвратительного зрелища пришёл сюда Андрей. Ему хотелось взглянуть в последний раз в лица своих друзей, быть может, обменяться с ними прощальным взглядом. Здесь, на площади, через головы двойного ряда солдат это было невозможно.

Выбравшись из толпы, он прошёл перед шеренгой конных жандармов, стороживших публику сзади, и свернул в улицу, по которой должны были везти приговорённых. Здесь два ряда полицейских держали середину мостовой совершенно свободной, но тротуары были так переполнены, что яблоку некуда было упасть. Андрей сделал крюк переулками и снова вышел на ту же улицу, подальше от площади, где не было уже такой давки.

Он выбрал себе место и осмотрелся. Кругом был все простой серый люд, оттиснутый сюда публикой почище. Очевидно, люди пришли спозаранку и ждали, вероятно, уже очень давно, так как успели перезнакомиться и даже, по-видимому, забыть, зачем пришли. Андрей начал прислушиваться. Очень немногие говорили о чем-нибудь имеющем отношение к казни. Впереди его старуха бранила молодую девушку за то, что та забыла перед уходом поставить щи в печь, за что ей не миновать трёпки, когда мужики придут обедать. Долговязый парень, с узкими плечами и длинной шеей, вплотную охваченной воротом розовой рубашки, лущил семечки, весь поглощённый, по-видимому, старанием выплёвывать шелуху как можно дальше на середину улицы. Краснощёкая бабёнка с ребёнком на руках протолкалась за предписанную публике линию. Молодой полицейский поспешил восстановить нарушенный порядок, отпустив при этом несколько вольных замечаний насчёт того, как хлопотно будет бабе наживать нового ребёнка, если лошади задавят того, который у нее на руках. Баба бойко отшучивалась, а публика добродушно хохотала. Но сзади Андрей расслышал голоса, продолжавшие какой-то спор, очевидно, политического характера.

– Ну вот выдумал – на царя! Говорят тебе, господа на господ пошли. А то – на царя! Да кто на него руку-то подымет? Ведь его ни пуля, ничто не берет.

Андрей повернул голову. Говоривший был человек средних лет, в синей чуйке, по-видимому, мелкий лавочник. Его собеседник, на вид не то дьячок, не то пономарь, что-то ответил, но так тихо, что ничего нельзя было расслышать.

Направо от Андрея деревенский мужик в сером кафтане с худым загорелым лицом и жидкой седой, выпяченной вперёд бородкой разговаривал с другим мужиком тоже о политике, хотя об этом не сразу можно было догадаться.

– Так вот они четверых-то тогда и захватили, тех самых, что нынче казнить будут. А пятый, что был у них за атамана, как увидел, что дело плохо, обернулся рыжим котом и шмыг в трубу. Так его и не поймали. Да только на третий день приходит это начальство, чтоб дом семью печатями печатать, а рыжий-то кот – шасть в дверь. Тут его сейчас цап-царап – и к архиерею. Теперь владыко, сказывают, по святым книгам его отчитывает, чтоб он опять человеческий образ принял.

– Ну! – воскликнул удивлённый слушатель.

– Верно говорю. Сказывают, было в ведомостях.

Андрей вспомнил, что газетчики действительно заработали немало пятачков сообщениями о рыжей Зининой кошке, которую нашли мяукающей от голода в опустелой квартире, спустя несколько дней после ареста. Из всех подробностей катастрофы этот факт, по-видимому, всего сильнее поразил народное воображение и дал повод к созданию нелепой легенды.

Вдруг по толпе пробежал какой-то шум, и вся она всколыхнулась, как лесная заросль при приближении бури.

– Едут, едут! – пронёсся шёпот тысячи голосов.

Все разговоры мгновенно прекратились на полуслове. Среди мёртвого молчания вдали послышался бой барабана.

Вестовой проскакал по направлению к месту казни. Рысью проехал отряд казаков, гарцуя на своих горячих лошадях. Толпа провожала их взглядом, но никто не обернулся за ними вслед. Все глаза были обращены в одну сторону, с одним и тем же выражением страха и ожидания. Наконец то, для чего собрались и чего с таким напряжением ждали эти тысячи людей, показалось вдали, и нервная дрожь пробежала по многоголовой толпе, составлявшей в эту минуту одно тело.

На бледном фоне неба Андрей увидел волнующуюся линию черных киверов и лес пик, а сквозь них туманные очертания, напоминающие человеческие головы и плечи. Все это – туманные очертания, и щетина пик, и черная волнистая линия под ними – казалось частью какого-то огромного чудовища, подвигавшегося вперёд тихо-тихо, как черепаха.

Вот процессия подошла ближе, и уже можно разглядеть ее лучше. Андрей видел теперь колесницу, лошадей, кучера, даже лицо кучера; но как он ни напрягал зрение, он не мог разглядеть лиц четырёх человеческих фигур, возвышавшихся над поездом. Наконец он понял почему.

Осужденные были обращены к нему спиной, сидя на высокой скамье с плечами, привязанными к спинке широкими черными ремнями. На всех было надето что-то серое, неуклюжее, бесформенное, точно они были завёрнуты в одеяла. Но вот фигуры еще приблизились, все такие же бесформенные и одинаковые, но Андрей различал теперь цвет их волос и узнал по каштановым волосам Василия, по темно-русым – Бориса и по более светлым – Бочарова. Но он все еще не мог признать Зины в фигуре, сидевшей по правую сторону Бориса. С развеваемыми ветром кудрями на непокрытой голове она казалась мальчиком.

«Ее остригли, чтобы удобнее было повесить», – догадался он наконец.

Над головами осужденных пролетела какая-то птица, бесцветно окрашенная бесцветным колоритом серого неба: не то голубь, не то ворон, не то кобчик. Она, казалось, заглянула в эти четыре обращённые к ней лица и увидела с высоты четыре столба с перекладинами, ожидавшие их там, на черном помосте, и, точно охваченная паническим страхом, она понеслась прочь, как только могли нести ее сильные крылья. О, как он позавидовал этому счастливому созданию, которое могло улететь далеко-далеко от грешной, залитой кровью земли! Будь у него даже крылья, он не мог бы теперь двинуться с места.

Дрожа как в лихорадке, со страшно бьющимся сердцем, он стоял, не смея моргнуть, чтобы не пропустить того мгновения, когда он сможет обменяться взглядом с осужденными. И в то же время он боялся этого мгновения,