Читать книгу - "Андрей Кожухов - Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский"

С минуту Андрей продолжал сидеть на полу, собираясь с мыслями. Известие поразило его сильнее, чем он хотел бы сознаться. Относительно Бориса и Василия у него и раньше не было никаких надежд. Но Зина, Бочаров, – Бочаров в особенности!

Людям добросердечным обыкновенно всего сильнее жаль невинных жертв русского самодержавия, и они в этом совершенно правы. Сами революционеры, оценивающие по-своему «виновность» и «невинность» в этого рода делах, также всего сильнее жалеют своих «невинных» товарищей, так как они действительно самые несчастные. Ничего не сделавши, они не могли заранее привыкнуть к мысли о своей судьбе, и они умирают с сожалением, быть может, с горьким упрёком самим себе за прошлое безделье и излишнюю осторожность. Таково было положение Бочарова, которого Андрей успел оценить и полюбить во время суда, где этот остроумный юноша вел себя блистательно. Можно сказать, что во все эти тяжкие дни судьба Бочарова его больше всего мучила. А теперь его казнят, и Зину тоже…

– Прочтите вслух! – воскликнул Ватажко.

Андрей подал ему записку. Он не в силах был читать ее громко и решительно не слыхал крика негодования, вырвавшегося у его товарища. Зверское решение приводило его в то состояние, когда негодование цивилизованного человека переходит в необузданное бешенство дикаря. Слепая, нерассуждающая жажда мести, отплаты страданиями за страдания – вот что переполняло в эту минуту его душу. Бледный, со стиснутыми зубами, он метался взад и вперёд по своей маленькой комнате, как зверь в клетке.

Ватажко, сидя на постели с письмом в руке, следил за ним глазами.

– Ну, не дадим же и мы пощады! – сказал наконец Андрей, овладевая собою. – Идите, сзывайте наших. Я пойду на конспиративную квартиру… Когда обойдёте всех, – прибавил он, – идите к Заике и скажите ему, чтобы бомбы и всё прочее было готово к вечеру. Часов в шесть вы придёте с тележкой и всё свезёте – знаете куда.

– Да, знаю, – отвечал Ватажко.

– Так до свидания. Надо идти.

Было около четырёх часов утра, когда Андрей вышел на улицу. Впереди было еще целых тридцать часов, и за это время можно было все устроить без всякой торопливости, но он хотел собрать своих раньше, чем распространится по городу известие об утверждении приговора.

Скорым шагом он в полчаса дошёл до конспиративной квартиры и вошёл в неё, отперев дверь запасным ключом. Все спали, и никто не слыхал его прихода. Оповещённые Ватажко товарищи не могли собраться раньше как через час.

В ожидании их Андрей разложил перед собою план города и определил на нем путь, которым должны были вести приговорённых. При его практическом знании местности ему нетрудно было выбрать лучший пункт для нападения. Он остановился на короткой улице, находившейся между двумя поворотами пути, невдалеке от площади. Правда, благодаря близости к месту казни улица могла оказаться занятой народом, но это неудобство вознаграждалось чрезвычайно удобным путём для отступления – сперва через ряд узких улиц, в которых погоня могла быть легко задержана бомбами, а дальше через городской сад, спускавшийся к реке. Войдя в сад, можно было затворить за собою высокие железные ворота и запереть их двумя или тремя принесёнными с собою большими замками. Для большей задержки можно было также приладить у ворот несколько штук усердно рекомендуемых Заикой переносных торпед его собственного изобретения. Затем оставалось только спуститься по саду к пристани, где их будет ждать давно припасённая лодка. В нее предполагалось усадить освобождённых и раненых, если таковые окажутся. Остальные заговорщики должны были выйти через дальний конец сада и затем пробраться задами на Пушкарское поле, где они могли спокойно замешаться в ожидающую казни толпу.

Товарищи Андрея начали сходиться с разных сторон. В четверть шестого все семеро были в сборе и начали военный совет. Он был непродолжителен.

– Слышали? – спрашивал Андрей каждого из входивших.

– Слышал, – отвечал тот.

Андрей в немногих словах изложил им свой план, который был одобрен без всяких прений. Ему сообщили, в свою очередь, время и место трех собраний, на которые предполагалось созвать вновь завербованных заговорщиков. Еще раньше было решено созвать вместо одного многолюдного собрания несколько маленьких. Андрей обещал побывать на каждом, хотя бы на короткое время.

Всё было кончено в полчаса, и семеро заговорщиков разошлись в разные стороны.

Тем временем известие, поднявшее на ноги заговорщиков, было набрано, отпечатано и преподнесено в виде утреннего приветствия мирным жителям Дубравника.

У немногих читателей не дрогнуло сердце при известии о предстоящей завтра казни четырёх человек и в том числе женщины. Русские люди непривычны к подобным расправам. Что же касается до образованной части публики, то в ней эта весть возбуждала лишь жалость, негодование или бешенство, смотря по темпераменту и отношению к осужденным.

Люди, намеченные как возможные участники в освобождении, были, конечно, не из равнодушных. Большинство из них ничего не знало, получивши приглашение явиться на собрание для обсуждения какого-то важного общественного дела. Но, прочтя о предстоящей казни, все догадались, в чем дело. Когда им сообщили, что все уже готово, рассказали в общих чертах план освобождения и назвали имя предводителя, все были охвачены энтузиазмом и единодушно и радостно присоединились к предприятию. Андрей появлялся на всех трех собраниях. Со своей всегдашней решительностью и хладнокровием и сдержанным бешенством сегодняшнего дня он был именно таким предводителем, какого было нужно.

Когда он вернулся с последнего собрания на конспиративную квартиру, там его ожидал очень приятный сюрприз. В его комнате сидел Давид, только что приехавший из-за границы. Узнавши где-то на противоположном конце Европы о том, что творилось в Дубравнике, Давид тотчас же помчался домой и поспел как раз вовремя.

– Я теперь под твоей командой, – сказал он Андрею. – Надеюсь, ты дашь мне работу.

– Дам, брат, дам сколько угодно! – весело отвечал Андрей.

Его настроение улучшилось с утра. Соприкосновение с новыми товарищами придало ему бодрости. Он был так же доволен своими ребятами, как и они им.

– А ведь дело наше, ей-ей, выгорит! – сказал он Давиду. – С нашими бомбочками да с пятьюдесятью ребятами, молодец к молодцу, мы такого натворим, что небу жарко станет. В семь часов у нас будет последний военный совет. Увидишь сам, что это за народ.

В назначенный час люди начали собираться один по одному. Некоторых Давид знал, другим он был представлен в качестве нового товарища.

Собрание было гораздо оживлённее и шумнее утреннего. Дело организации, существовавшее тогда лишь в области возможного, теперь было выполнено, и выполнено как нельзя лучше. Все это чувствовали и были полны надежд. Что