Читать книгу - "Семейная хроника - Татьяна Аксакова-Сиверс"

Весною 1915 года состоялся выпуск 71-го курса Александровского лицея, и Шурик, воинственный пыл которого к тому времени остыл и который никогда по существу не готовился к военной службе, попал в Министерство иностранных дел, прямо в канцелярию министра, что было большим достижением и открывало блестящие перспективы для службы.

Тут следует упомянуть, что, будучи еще в лицее, он и его ближайший товарищ Коля Муравьев (Мурка) через их однокурсника Сабурова познакомились с семьей Юматовых и стали бывать у них в Саперном переулке.

Основным местожительством Юматовых в ту пору было имение Царевщина Вольского уезда Саратовской губернии, но зиму 1915 года Лидия Анатолиевна и ее 17-летняя дочь Лиза проводили в Петербурге, тогда как 15-летняя Таня оставалась в деревне. От Шурика я слышала о Лизе Юматовой как о девице по крайней мере оригинальной, а когда увидела фотографию, изображающую ее стоящей на карнизе пятиэтажного дома, вполне этому поверила. Внешность Лизы Юматовой была полумальчишеская, полуцыганская: большие темные глаза, бледный цвет лица, несколько расширенные ноздри и большой рот. К этому надо добавить, что она хорошо рисовала (главным образом карикатуры), ездила верхом, пела под гитару и свободно говорила по-итальянски (Юматовы несколько лет жили во Флоренции). Этого было достаточно, чтобы иметь шумный успех у молодежи, хотя в данном случае этот успех смахивал на camaraderie.

За Лизой ухаживал Мурка, а Шурик просто находил, что у Юматовых бывает весело, и летом оба друга, воспользовавшись приглашением Лидии Анатолиевны, отправились в Царевщину, где были встречены с распростертыми объятиями, отчасти потому, что в доме Юматовых всегда царил дух гостеприимства, а отчасти потому, что «женихам везде рады». Половину большого царевщинского дома — прекрасной постройки с куполообразной центральной частью крыши — занимал организованный Лидией Анатолиевной лазарет для раненых. В другой же половине дома, уставленной красивыми старинными вещами, текла привольная и несколько своеобразная жизнь. Вместе с барышнями под наблюдением гувернантки росли восемь-десять девочек — дочерей крестьян и дворовых служащих, в большинстве случаев крестниц Лидии Анатолиевны. Среди них была довольно красивая белокурая Зина, обладавшая хорошим голосом. Лидия Анатолиевна собиралась направить ее учиться в консерваторию.

Приезд в Царевщину двух друзей, несомненно, произвел девичий переполох. Ожидая гостей, молодые хозяйки и их подружки гадали, где они находятся, приговаривая: «На дороге, на пороге, на постели, за столом». Двухнедельное пребывание Шурика и Мурки в Царевщине прошло во всякого рода деревенских увеселениях: катались верхом, ездили на ярмарку в отстоящее за 18 верст село Балтай, а по вечерам пели под доморощенный струнный оркестр местные приволжские частушки. Зина обычно запевала: «Вы скажите Николаю, Жигули вы, Жигули, что любить его желаю, до чего ж вы довели!»

Вот тут в поле зрения Шурика и попала Таня Юматова, 15-летняя хорошенькая девочка с карими глазами и каштановыми локонами. Она совсем не походила на сестру: насколько Лиза была стремительна и бойка, настолько Таня была тиха. Она как-то медленно и с трудом выходила из ребяческого состояния, и личико у нее было немного застывшее, как у куклы. Образование обе сестры получили «домашнее» и весьма «беспорядочное». Лиза, благодаря живости своего ума, умела скрыть пробел в знаниях. Таня же, не претендуя на «блеск», восполняла пробелы эти своим поистине золотым сердцем.

Не знаю, оценил ли Шурик это золотое сердце, был ли он пленен Таниным хорошеньким личиком или решил не отставать от Мурки, который осенью был объявлен женихом Лизы, но, возвращаясь зимой через Москву из второй поездки в Царевщину, он сказал мне, что будет говорить с отцом о своем намерении жениться на Тане Юматовой.

Папа, верный своему принципу невмешательства в подобного рода дела, сказал: «Это твое дело — решай сам!», что практически было равносильно согласию, и отдал Шурику три лучшие комнаты по фасаду своей квартиры.

Из Царевщины стали прибывать на Моховую карельская береза, красное дерево и саксонский фарфор. В феврале Юматовы приехали в Петербург заказывать приданое. Свадьбу назначили на апрель месяц.

Тут мне кажется уместным сказать несколько слов о семье Юматовых в перспективах трех поколений: дед моей belle-soeur Татьяны Николаевны был тот самый граф Анатолий Дмитриевич Нессельроде (внук канцлера), который, окончив в 70-х годах Гейдельбергский университет, служил некоторое время в Петербурге, потом был последовательно вольским уездным и саратовским губернским предводителем дворянства. (Он-то и послужил в 1906 году причиной ссоры между Николаем Борисовичем и графом Сергеем Дмитриевичем Шереметевым, о которой я в свое время упоминала.)

У графа Анатолия Дмитриевича были две внебрачные дочери, которых он впоследствии узаконил. В результате прошения, поданного на Высочайшее имя, обеим сестрам была присвоена фамилии Нессельроде. Старшая из них, Лидия Анатолиевна, в то время уже была замужем за «синим» кирасиром^[71] и саратовским помещиком Николаем Дмитриевичем Юматовым, так что этим правом воспользовалась лишь девица Нина Анатолиевна, вышедшая впоследствии замуж за сына профессора зоологии Московского университета С.А.Усова.

Граф вплоть до своей эмиграции, официально оставался холостяком и лишь в Париже, под старость лет, женился на какой-то француженке, которую дети Юматовы для приличия называли «бабушка Blanche». Дедушку они любили, и он любил их. Если судить по фотографии, на которой Анатолий Дмитриевич изображен с Таней на коленях и Колей и Лизой по бокам, внешность он имел самую приятную. Насколько я знаю, он был обходителен в обращении, обладал живым умом и даже писал стихи.

В деньгах граф дочерям и внукам не отказывал, но Лидия Анатолиевна, овдовев, сумела изрядно запутать свои материальные дела. После смерти мужа она с детьми, как я уже говорила, несколько лет жила во Флоренции. В результате все ее драгоценности оказались заложенными, и я слышала о переписке с каким-то адвокатом del Soldato, который должен был выкупить бриллианты и переслать их в Петербург по случаю свадьбы Лизы и Тани. Однако дальше разговоров дело не пошло, и драгоценности из Италии получены не были.

Говоря о знакомстве Шурика с Юматовыми, я ни разу не упомянула о брате Лизы и Тани — Николае. Объясняется это тем, что в ту пору его в России не было. В возрасте пятнадцати лет этот юноша совершил весьма сумасбродный поступок: поссорившись с матерью, он ушел из дома, нанялся кочегаром на какое-то судно и отплыл в Америку. В конце концов беглеца удалось водворить к дедушке в Париж. Там его застала война. Зимою 1915–1916 годов окружным путем он вернулся в Россию и поступил в Николаевское кавалерийское училище, намереваясь по окончании выйти, по примеру своего отца, в Кирасирский полк. Внешне Коля Юматов был похож на мать, унаследовав ее небольшой рост, довольно красивые зеленоватые глаза, острый выдающийся нос и срезанный подбородок, что придавало лицу птичье выражение.