Читать книгу - "В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС - Хендрик Фертен"

Все немецкие бойцы, продолжавшие сражаться в Бреслау, постоянно проявляли хладнокровие и стойкость. Эти два качества не присутствуют в человеке изначально, их требуется вырабатывать в себе. Тем не менее и нам не всегда удавалось оставаться хладнокровными, когда мы узнавали о трагичной судьбе бойцов, знакомых нам лично.

В особенное уныние нас привела, несмотря на всю нашу толстокожесть, судьба нашего молодого товарища с Рейна. Почта приходила к нам редко, что было неудивительно в тех обстоятельствах. И вдруг этот парень получил письмо от своей невесты. Он гордо показывал мне ее фотографию. Его избранница оказалась молодой и прехорошенькой. На снимке она была в униформе трудовой службы рейха и сидела на велосипеде. Нашего товарища переполняло счастье, он надеялся, что вернется к своей невесте. Но через три дня он погиб.

Ночью нас навестила пехота большевиков. И на следующий день мы нашли нашего товарища, лежавшего с перекошенным лицом на земле. Он не был убит осколком снаряда, а застрелен пулей, выпущенной в затылок. Один из товарищей погибшего взял его долгожданное письмо, которое теперь было испачкано кровью. Но я не знаю, удалось ли ему пережить войну и вернуть это письмо невесте своего погибшего друга, рассказав о его последних днях.

К этому моменту мы находились в осаде уже три месяца. И как-то раз один из связных части по обеспечению войск принес нам новости, что бои идут уже в Берлине. Ни один из нас, находившихся в крепости, не ожидал подобного. Мы просто не думали, что конец войны настолько близок. Положение, в котором мы были, не оставляло нам времени подумать о чем-то, совершавшемся за пределами города. К тому же информация о происходящем на других участках фронта доходила до нас со значительным опозданием. В результате услышанное буквально ошарашило нас. Красная Армия так и не смогла взять Бреслау за трехмесячную осаду, и вдруг мы услышали, что между тем она успела выйти к Берлину, несмотря на то, что мы заставили остаться у стен нашей крепости часть лучших советских войск. И что же будет, когда падет Берлин?

С военной точки зрения, на тот момент у нас не было причин прекращать борьбу. Однако бои в Берлине пробудили в нас первые сомнения в нашей способности выстоять. Тем не менее выбора у нас все равно не оставалось. Во-первых, мы приносили присягу, и слова этой клятвы были святы для нас. Во-вторых, мы считали, что лучше умереть, чем оказаться в плену, по крайней мере, у русских. И мы осмелились не сдаваться! Хотя, конечно, в свете последних новостей нам было ясно, что последняя битва за крепость состоится со дня на день.

Погода между тем окончательно наладилась. После похолодания, начавшегося в пасхальные дни, 25 градусов в тени вновь стали постоянной температурой в Бреслау. Ночи наполнились весенними ароматами и лунным светом, падавшим с безоблачного неба. Однако находившийся в руинах город в лунном свете выглядел причудливо и зловеще.

В одну из таких ночей тишину неожиданно разорвал грохот тяжелой артиллерии противника. Она вела огонь, не принимая в расчет, что их собственные бойцы залегли на позициях через дорогу от нас.

Мы не могли восстановить линию фронта, прорванную на Позенерштрассе, где враги заняли позиции и попрятались по самым неожиданным углам. Поэтому в ту ночь я решил не выставлять часовых по двое там и здесь, а оставить в карауле на главной линии сопротивления половину отделения с пулеметами и хорошим запасом ручных гранат. Таким образом, мы могли достойно встретить штурмовые отряды русских, если бы они попытались незаметно подкрасться к нам.

Этого не произошло. Но всю ночь до нас доносились звуки пулеметных очередей и одиночных винтовочных выстрелов. Из-за них мы не могли заснуть и были лишены заслуженного отдыха. В результате мы оказались не в лучшей форме во время боя на следующий день.

В журнале боев вермахта в отчете от 28 апреля 1945 года можно прочесть: «В Бреслау советским войскам удалось прорваться через нашу линию фронта на нескольких участках». Это произошло на рассвете. Советская пехота при массированной танковой поддержке атаковала наши передовые позиции. А у нас самих из-за недостатка боеприпасов как таковой не было даже поддержки артиллерии. Фактически нас поддержала лишь горстка пехотных орудий, находившихся на открытых позициях и защищавших одни из городских ворот. Их самый последний снаряд уничтожил одного из передовых артиллерийских наводчиков врага, который находился так близко к нашим позициям, что буквально бросал вызов смерти.

Наши потери в тот день были ужасающими. Нашему батальону пришлось отступить к Лейтенштрассе, и именно там я был ранен. Это было мое-трётье ранение. Я получил его, когда до конца войны оставалось всего восемь дней. Конечно, в те секунды я еще не знал, что он так близок, но мне было страшно, что я не доживу до него.

Как все произошло? Наша группа находилась на первом этаже многоквартирного дома, серьезно поврежденного танковым огнем, но дававшего нам хоть какую-то защиту. У нас был очень хороший обзор, благодаря чему мы могли видеть все перемещения наступавшего на нас врага. Это давало нам значительное преимущество, но его сводил на нет советский снайпер, не дававший нам покоя. Мы не могли даже пополнить запас боеприпасов, которые были уже на исходе. Тогда я решил разобраться с проблемой самостоятельно, но не из-за охватившего меня стремления совершить подвиг, а просто потому, что я был измотан и зол.

Перескакивая через ступени полуразрушенной лестницы, я за несколько мгновений достиг третьего этажа. Оттуда я всадил весь магазин своего ручного пулемета в темные окна дома напротив, где, как я предполагал, находился снайпер. Конечно, с точки зрения военной науки, подобные действия с моей стороны имели сомнительные шансы на успех. Ликвидацией вражеского снайпера должен был заняться наш аналогичный специалист, обладавший достаточным снайперским опытом. Но среди нас не было такого специалиста, а я был зол из-за безвыходности нашего положения и на эмоциях мало думал о последствиях.

Результат оказался предсказуем. В меня вошла пуля русского снайпера, и оружие выпало у меня из рук. Я взмахнул руками, рефлексивно пытаясь уцепиться за воздух, и упал. При этом я абсолютно не чувствовал боли. В недоумении я смотрел, как кровь заливает рукав моей куртки. Раненая рука безжизненно свисала, и я не мог даже пошевелить ею. Пуля прошла навылет через предплечье.

В том, что я не почувствовал боли при ранении, не было ничего удивительного. Как отмечал доктор Петер Бамм, работавший военным хирургом в годы Второй мировой войны, подобные случаи не раз встречались ему. Он писал: «Мы становились свидетелями этого феномена снова и снова. И это вполне объяснимо. Человеческий мозг способен заблокировать болевой эффект от ранения. При этом блокируется средняя часть мозга, отвечающая за восприятия боли. Она может быть заблокирована даже при физических нагрузках, которые переносит солдат во время боя. В результате раненый начинает чувствовать боль лишь несколько часов спустя».

Именно это произошло и со мной. Однако сразу после случившегося меня переполнял страх смерти, который буквально рвался у меня из горла, и мне хотелось кричать.

Пункт первой медицинской помощи я обнаружил в подвале школы на Андерсенштрассе. Снаружи он был обозначен висевшим над входом небольшим белым обрывком ткани с изображенным на нем красным крестом. Товарищ, сопровождавший меня, расстался со мной на входе.