Читать книгу - "После Аушвица - Ева Шлосс"

В течение трех лет ему это удавалось, но Гитлер никогда не позволил бы Австрии голосовать на свободном референдуме по вопросу объединения с Германией, тем более после того, как было спрогнозировано, что две трети австрийцев предпочли бы сохранить независимость. 9 марта 1938 года немецкие войска тихо пересекли границу Австрии, не встретив сопротивления. Месяц спустя Гитлер приказал австрийцам проголосовать на референдуме по поводу будущего их страны. Официальный результат показал, что 99,75 процентов людей проголосовали за воссоединение с Германией.

Я никогда не забуду тот страх и плохие предчувствия, которые поглотили меня в ночь, когда нацисты достигли Вены. Аплодирующая толпа и звон колоколов приветствовали немецких солдат, а над каждым окном и зданием возвышались большие красные флаги с черной свастикой, похожие на ядовитые цветы.

Мы всей семьей собрались в квартире дедушки и бабушки и с волнением стали слушали новости. Я играла с двоюродным братом и Хайнцем, но чувствовала что-то неладное.

«Мы прожили здесь всю жизнь, – донеслись до меня слова дедушки, – и Австрия была родиной для нескольких поколений нашей семьи».

Кто-то попытался утешить его: «Не может быть, чтобы все стало настолько плохо, наши друзья других национальностей не допустят подобного».

«Как ты думаешь, что происходит?» – прошептала я Хайнцу на ухо, но он приложил палец к губам и посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, пытаясь намекнуть, что мы поговорим об этом позже.

Мы шли домой молча, и когда родители укладывали нас спать, мама, поцеловав меня и Хайнца, сказала: «Завтра все наладится».

В тот вечер ее успокоительные слова помогли мне легче заснуть, но казалось, что сердцем она чувствовала: судьба венских евреев окончательно решена.

Гитлер появился на балконе Нового дворца Хофбург, напротив императорской площади Хельденплац, 15 марта 1938 года. Он говорил, обращаясь к многолюдной толпе австрийцев, на фоне высеченного золотом лозунга, сделанного для императора Франца Иосифа: «Правосудие есть основа государства».

«Такой страной является Германия, – сказал Гитлер. – Я могу доложить немецкому народу о величайшем достижении в своей жизни. Я объявляю истории о вхождении моей родины в состав Германского Рейха».

Город, который так долго с пренебрежением относился к этому человеку, теперь приветствовал его с распростертыми объятиями, и первой важнейшей задачей Гитлера, которую он возложил на своего сподвижника Йозефа Геббельса, было очищение Вены от «грязи и тараканов» – он имел в виду евреев.

В первую неделю правления нацистов самые худшие опасения оправдались. Австрийским нацистам было разрешено свирепствовать, избивать евреев, разграблять их имущество, заставлять их называть друг друга оскорбительными прозвищами на улице и срывать ордена с груди бывших солдат и офицеров Первой мировой войны.

Внезапно добродушные друзья моего детства исчезли. Я удивлялась тем новым людям, оказавшимся передо мной. Обычные владельцы магазинов, трамвайные кондукторы и прорабы, которых, как мне казалось, я знала, заставляли евреев опускаться на колени, чтобы соскребать продемократические высказывания с тротуаров.

Безусловно, эти люди не имели ничего общего с теми, с кем моя семья так долго жила бок о бок…

Даже не интересуясь политикой, нельзя было не замечать того антисемитизма, который существовал в Вене в течение многих лет. И не только из пангерманской газеты доходила информация о том, что человеку, похожему на еврея, могли сбить с головы шляпу на Рингштрассе или о студентах, которых прогоняли из Венского университета с глумливыми выкриками «Долой евреев!»

В годы, предшествующие аншлюсу, все главные политические партии имели антисемитские заявления в своих манифестах, и даже государственный аппарат Дольфуса – Шушнига, претендовавший на защиту евреев, имел в своем составе много антисемитов. Это предубеждение было глубокой, устоявшейся и скрытой тенденцией нашей жизни, но только в тот момент оно начало вторгаться в мое защищенное существование.

Первое столкновение с новоявленными австрийскими нацистами повергло меня в шок. «Мы не должны больше возиться с такими, как вы», – сказала мать моего друга, захлопывая входную дверь перед моим носом. Я побежала домой в недоумении и в слезах.

«Что ж, так теперь будут поступать со всеми евреями», – объяснила мне мама утомленным голосом.

Черные нацистские свастики стали появляться повсюду, и смеющиеся мужчины-австрийцы, в национальных костюмах с аккуратными фетровыми шляпами и брюками, заправленными в носки, заставляли маленьких детей писать слово «жид» около магазинов, владельцами которых были их родители.

Когда мы выглядывали из окон гостиной, то видели ряды солдат-нацистов, маршировавших по улице, и стук их сапог леденил кровь. Однажды мы пошли погулять в сад около дома бабушки и дедушки, но услышали фразу «Евреям вход запрещен!» от их управляющей – женщины, которая неожиданно стала ярой нацисткой.

Новые законы, написанные с отменной бюрократической логикой, требовали от австрийцев присяги на верность Гитлеру и нацизму. Один из таких законов обосновывал, что раз евреи не будут давать присягу, то они автоматически изгоняются из сфер государственной и профессиональной службы. Они больше не могли преподавать в школах и не могли лечить пациентов нееврейского происхождения.

Австрийские евреи начали бегать из одного иностранного посольства в другое, умоляя о выдаче визы, чтобы уехать. К сожалению, большинство стран не впускали их.

Наша семья тоже быстро начала готовить план отъезда. Отныне все евреи всегда обязаны были носить с собой удостоверение личности. Нас часто останавливали на улице и просили предъявить документы, иначе же могли отправить в соответствующие органы.

Муж тети Сильви работал специалистом на заводе пластмасс Бакелит, и они быстро получили визы в Великобританию. Поселились в маленьком городке в Ланкашире вместе с сыном Томом. Сильви и Отто практически сразу, как только приехали в Англию, обратились в христианство, и он работал в компании по производству бакелитовых ручек для зонтов. Им удалось перевезти на корабле целый ящик с семейными драгоценностями, включая семейный альбом, поэтому, в отличие от многих еврейских семей, у нас до сих пор есть некоторые из этих бесценных вещей.

Другие члены нашей семьи тоже уехали в Англию. Папина сестра Бланка была замужем за искусствоведом, работавшим в издательстве «Фейдон Пресс», и они бежали в Лондон с сыном Габи. Я помню, как сидела на коленях у дяди Людвига за несколько дней до их отъезда, а он в это время показывал мне репродукции своих любимых картин в массивных художественных альбомах. Мне было всего девять лет, но я чувствовала, что грядут куда более грозные события, чем издевательства на улице или потеря друзей. Осязаемая напряженность взрослых волновала меня. И было интересно, увижу ли я еще когда-нибудь эти красивые репродукции.

Другая мамина сестра, Литти Клосс, тоже уехала в Великобританию. Ее муж-католик был довольно известным художником, но как только нацисты вступили в Австрию, в тот же день он от нее ушел.