Читать книгу - "Ленин в 1917 году. На грани возможного - Владлен Логинов"

Роль «пожарных», о которой упомянул Михаил Томский, вообще отвергалась в большевистских низах. Тот же Лацис записал в своем дневнике: «Снова нам быть пожарной кишкой. Докуда же это так продлится?» Линия ЦК на «удерживание» наталкивалась на открытое противодействие. Так на Путиловском заводе, где Орджоникидзе и Антон Васильев выступали от имени ЦК, они получили отповедь от Сергея Багдатьева. А когда в Кронштадте Федор Раскольников спросил Семена Рошаля: «А что, если партия решит не выступать?» — Рошаль ответил: «Ничего, мы их отсюда заставим».

Каменев дозвонился до Раскольникова и сказал, что выступление проводится «без санкции партии» и надо удержать кронштадтцев. «А как сдержать их? — пишет очевидец. — Кто сдержит катящуюся с вершин Альп лавину? Выступал Рошаль. Но вскоре этот стихийный человек сам поддался настроению масс и вместо „назад“ закричал „вперед“». Взяли «левее» и некоторые руководители Военной организации. Спустя много лет, в 1932 году, Невский написал: «Когда В.О., узнав о выступлении пулеметного полка, послала меня, как наиболее популярного оратора военки, уговорить массы не выступать, я уговаривал их, но уговаривал так, что только дурак мог бы сделать вывод из моей речи о том, что выступать не следует»^[563].

Видимо, отчасти поэтому и шли от пулеметчиков самые противоречивые донесения. «С утра, несколько раз побывавший в полку т. Семашко, — вспоминал Подвойский, — доложил, что там все утихомирилось, но к двум часам получилось известие, что полк намерен выступить и вооружается. В виду этого, туда были направлены все лучшие ораторы… и последнее известие от них в 5–6 часов гласило, что полк окончательно решил не выступать. Однако, в 8 часов он был уже у дворца Кшесинской»^[564].

Действовать пулеметчики начали около 7 часов. Заняли Финляндский вокзал, подходы к Троицкому и Литейному мостам. К ним присоединились рабочие Выборгского района, солдаты Московского полка и других частей. В Михайловском училище силой захватили 4 орудия. Очевидец рассказывает: «Под красными знаменами шли только рабочие и солдаты; не были видно ни кокард служащих, ни блестящих пуговиц студентов, ни шляпок „сочувствующих дам“». Вот другой очевидец: «Вид демонстрации был несомненно внушительный: артиллерия, оркестр московцев, плакаты с лозунгами „Долой 10 министров-капиталистов“, „Вся власть Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов“, „Помни, капитализм, пулемет и булат сокрушат тебя“, „Долой Керенского и с ним наступление“ и, наконец, сопровождавшие шествие грузовики с пулеметами — все это производило значительный эффект на перепуганного обывателя и буржуазию»^[565].

В штабе большевиков в особняке Кшесинской царила неразбериха. Тарасов-Родионов, прибывший сюда из офицерской школы Ораниенбаума, рассказывает: «Военка шумит, но никто ничего толком не знает. Какой-то пожилой солдатик в рваной шинели, потея и размахивая руками, старается всех убедить, что все равно дальше удержать нельзя… „Не надо мешать! — горячится он. — Пусть выступают“… Быстро начинают прибегать все новые и новые люди, держащие связь гарнизона и заводов с Военкой и ПК… „На Выборгской не остановишь! И слушать не хотят!“ „Путиловцы уже строятся… Пришлось с ними согласиться и их одобрить“. „Без санкции ЦК?!“ „Да, без санкции ЦК… Массы сдержать больше нельзя, да и незачем, пожалуй!“»^[566]

На общегородской большевистской конференции ситуация та же: «Большинство районных делегатов, — писал Александр Ильин-Женевский, — находились в крайне возбужденном состоянии… Часть настаивала на необходимости вооруженного восстания. „Какая тут может быть мирная демонстрация?“ — кричал, сильно жестикулируя, какой-то высокого роста делегат: „На улицах стрельба. Это новая революция!“»^[567]

Дело в том, что около 11 вечера, когда колонны демонстрантов проходили мимо Гостиного двора, впереди раздался взрыв ручной гранаты и началась стрельба. Сразу застрочили пулеметы. Солдаты открыли ответный огонь. Были убитые и раненые. «Изучение всей массы взаимоисключающих друг друга газетных сообщений, документов и мемуаров, — заключает Алекс Рабинович, — наводит на мысль, что, вероятнее всего, в этом в равной степени повинны все — воинственно настроенные демонстранты, провокаторы, правые элементы, а подчас и просто паника и неразбериха»^[568].

Представители заводов и воинских частей ставят на конференции вопрос: что делать? Оставаться в стороне? И конференция решает продолжить демонстрацию на следующий день, но уже под руководством большевиков. При этом особо оговаривается, что «демонстранты никаких самочинных выступлений к захвату правительственных учреждений не должны предпринимать». Военная организация направляет в воинские части предписание: «…Сегодняшнее выступление произошло стихийно, без призыва нашей организации, но, желая предупредить возможность разгрома выступивших товарищей со стороны контрреволюционных сил, мы, уже после выяснившейся невозможности задержать выступление, предложили всем товарищам солдатам и рабочим поддержать революционные части войск, вышедших на улицу. В данный момент мы призываем… без призыва В.О. никуда не выступать…»^[569]

Мартын Лацис недоволен: «На Невском трещат пулеметы, — записывает он в дневнике, — а здесь на конференции разговаривают о мирной демонстрации. Я высказываюсь за вооруженную демонстрацию. Но в конце концов решили не говорить ни про мирную, ни про вооруженную, а сказать просто: „демонстрация“. Может быть, для внешнего употребления это и нужно, но для членов партии эта неопределенность вредна»^[570]

Между тем, оправившись после перестрелки, колонны демонстрантов к полуночи заполняют улицы вокруг Таврического дворца. «Положение скверное, — вспоминал член ВЦИК Владимир Войтинский. — Кучка вооруженных людей, человек 200, могла без труда овладеть Таврическим дворцом, разогнать Центральный Исполнительный Комитет и арестовать его членов»^[571]. Но этого не произошло.

Около часа ночи, в Таврическом, в комнате большевистской фракции Совета, состоялось совещание членов ЦК, ПК и «военки» с участием членов Межрайонного комитета РСДРП. Обсуждали предложение ПК о продолжении демонстрации. Каменев и Троцкий пытались убедить собравшихся в том, что надо, не вступая в конфликт с ВЦИК и Исполкомом Петросовета, провести митинги по районам. Но было поздно. К 2 часам ночи к Таврическому подошло около 30 тысяч рабочих-путиловцев, а из Кронштадта позвонил Раскольников и сообщил, что утром матросы будут уже в Питере и помешать этому не сможет никто. Только после этого ЦК принял решение — возглавить «мирную, но вооруженную демонстрацию» с утра 4 июля^[572]. Тогда же послали за Лениным Савельева, а из набора «Правды» изъяли обращение ЦК с призывом к сдерживанию масс. Потому-то «Правда» утром 4 июля и вышла с белой «дырой», которую узрел в вагоне Владимир Ильич.