Читать книгу - "Непобежденные. Герои Людиновского подполья в годы Великой Отечественной войны - Владислав Бахревский"

– Страшное положение. Если вы вернетесь – вас всех расстреляют. А если останетесь, думаю, немцы не посмеют поднять руку на малолетних детей.

– Они сами стрелять не будут, – сказала мать. – Заставят полицаев перебить ребятишек. Полицаи, сам знаешь, – наши, самогонкой зальют глаза, да прикладами по головам… – поднялась. – Меня держать не смей. Задержусь – погублю сыночков. А лесника моего не отпустишь – возьмешь грех на душу: меня и детей постреляют.

Царьков возле командирской землянки жену ждал. Партизаны тоже стоят, смотрят.

– Исхудал, – пожалела жена мужа. – Прощай на всякий случай! – Глаза отерла и мимо тропы – в лес. Станут искать, чтоб вернуть, лес укроет – свой, ухоженный трудами.

Царькова, не давши ему возможности опомниться, позвал к себе Суровцев.

– Уйдешь – немцы всех родственников партизан похватают. И тебя они не помилуют, уничтожат вместе с семьей.

Царьков молчал.

– Ты слушаешь меня?

– Слушаю.

Суровцев за голову схватился.

– Ударить – сил мало! Немцы дивизию пригнали выкуривать нас из лесов… Дети, семья… Понимаю, но есть Родина, есть народ. Все тайные службы, Царьков, одинаковы. Слабину дал – в оборот возьмут. Сегодня ты партизан, воин, русский богатырь. А из тебя они сделают Иуду. И будешь ты врагом Родины, врагом народа. Из детей твоих, если не расстреляют, тоже предателей вырастят.

От комиссара Царьков в роту вернулся. Никто ничего ему не сказал. Какие тут слова! Все знали детишек лесника – мал мала. Белоголовые, деловитые. Помощники мамины. Даже самый маленький щепочки подбирал.

Спросили работничка:

«Зачем тебе щепки?»

Удивился:

«На растопку! Зима долгая».

Коротков обнял Царькова. Головой к голове прижался:

– Украсть надо детей твоих.

Вечером лесника-пулеметчика позвал к себе Золотухин. Сказал правду:

– Хуже еще не было. Помочь тебе невозможно… Одно скажу: уйдешь – погубишь себя и детей своих погубишь. Позором заклеймишь имя рода своего. Предают сегодня, а слава худая – на веки вечные.

– Что же мне делать-то? – вырвалось из груди Царькова.

– Сражаться со зверем… Если сотворит худшее – мстить до полного уничтожения.

Царьков кивнул, соглашаясь.

Ушел ночью. Поднялся, сказал караульному:

– По нужде.

Все понимали, каково Царькову.

Погони не было.

А то, что было, – война на себя записала.

Вернулся Царьков домой, жена ему, партизану вшивому, баньку затопила. Напарился, облачился в чистое, тут бы в кругу семейства, за самоваром поблаженствовать – немцы, вот они.

Вежливый офицер, по-русски знает:

– Вы нам должны немножко помочь.

Увел Царькова с собой, а в доме оставил двух автоматчиков с канистрой бензина.

Повел лесник немцев на ту самую стоянку отряда Короткова, откуда сам ушел. Место обжитое, но, во-первых, лето на дворе, всюду хорошо. Во-вторых, если немцы о базе знают, то придут… Коротков – разведчик, опасность должен чуять загодя.

Нет! Не увел отряд Володя. На совесть Царькова понадеялся. Но какая совесть, если Ваню со щепочкой для растопки сожгут в избе с братьями, с матерью?

А вот немцы, ведомые лесником, оказалось, имели выучку особую. Никто из двадцати разведчиков, даже Коротков, проснуться не успели.

Миша Степичев уцелел с Колей Андроновым, потому что пулями были задеты в последнем бою. В госпитале, под доброй опекой партизанской мамы, сил набирались.