Читать книгу - "Тухачевский - Борис Соколов"

Свояченица Тухачевского в своих воспоминаниях приводит и более ранний разговор Михаила Николаевича со Сталиным, которому она была свидетельницей в середине 20-х годов. Дело происходило на квартире у В. В. Куйбышева. За столом, где собрались в основном военные, включая Фрунзе и Тухачевского, шел самый общий светский разговор, когда в прихожей раздался звонок и появился Сталин, «коренастый человек восточного вида», сопровождаемый секретарем А. Н. Поскребышевым. Как отмечает Лидия Норд, «их появление не вызвало замешательства, но никто не проявил и радости. „Да мы, собственно, по делу, — поздоровавшись с хозяином, заговорил первый из вошедших и быстро обежал глазами присутствующих, — но мы не знали, что у тебя гости“…».

Мемуаристка продолжает: «Прежде чем сесть за стол, он обошел всех. „Сталин“, — сказал он и задержал на несколько секунд мою руку в своей широкой и жесткой руке… Общий веселый разговор как-то сразу оборвался. Сталин отказался от водки, поднимая наполненную вином рюмку, оглядел опять присутствующих, потом вдруг встал: „…Я пью за память нашего вождя и друга Владимира Ильича…“ — как-то напыщенно произнес он… Выпив, он снова оглядел всех и сел. Мне кажется, что каждый ощутил какое-то неприятное чувство после этого тоста… Наступила длинная пауза, потом старший Куйбышев обратился к С. С. Каменеву с вопросом о какой-то специальной военной школе. Большинство как-то слишком охотно поддержало разговор на эту тему… Сам Сталин внимательно прислушивался к разговору и поворачивал голову то в сторону одного, то другого говорившего… Вдруг зашел разговор о немцах… Его начал кто-то из политработников в связи с выступлением или приездом в Москву какого-то видного немецкого коммуниста. Сталин сразу вмешался в разговор. Он заговорил о том, что немцы являются наиболее надежными союзниками. Они сумели сбросить Вильгельма. Коммунистическое движение в Германии ширится. Укрепление дружественных отношений между РСФСР и Германией открывает большие перспективы в будущем и разрушит все планы Антанты, направленные против Советской власти… Он еще не окончил, когда его перебил, и довольно невежливо, Тухачевский. Михаил Николаевич начал говорить спокойно, но в тоне его было что-то, отчего Сталин вдруг густо покраснел…

Начав с того, что надо хорошо знать страну, о которой говоришь, Тухачевский обрушился со всей силой своего красноречия на немцев. Он приводил примеры из истории, рассказывал, как относились немцы к пленным. „Не забудьте того, — закончил он, — что немцы чувствуют себя по отношению к нам победителями, хотя фактически победа была бы на русской стороне. Германии не хватает земли и, накопив силы, она когда-нибудь еще раз попытается отнять у нас самые плодородные земли. Поэтому я считаю и буду считать, что то, что мы допускаем сейчас их к себе слишком свободно, — огромная ошибка. Из числа тех, кто теперь у нас учится, выйдут самые опасные для нас враги“».

Лидия Норд справедливо усмотрела тут намек на тайное советско-германское военное сотрудничество, начавшееся после подписания договора в Рапалло в 1922 году. Мы еще вернемся к этой теме и увидим, что Тухачевский действительно играл в этом сотрудничестве видную роль и в то же время считался встречавшимися с ним немецкими офицерами и генералами убежденным противником Германии. Пока же отмечу, что в этом месте своих мемуаров Лидия Норд проявляет хорошую осведомленность о деталях военных связей СССР и Германии, называя действительно существовавшие танковую школу для немецких офицеров в Казани и авиационную — в районе Харькова. В этой осведомленности нет ничего удивительного, ведь первые поездки красных командиров в Германию состоялись в 1921 году. Среди них был творец теории глубинной наступательной операции друг Тухачевского В. К. Триандафилов. Правда, до сих пор неизвестно, ездили ли они тогда учиться у немецких военных или, наоборот, учить немцев, как делать революцию.

Вернемся к прерванному разговору Тухачевского и Сталина. «“Я не понимаю, почему это опасно для нас, — возразил на последние слова Тухачевского Сталин, — наши командиры ведь тоже ездят в Германию“. Тухачевский махнул рукой: „Вы штатский человек и поэтому понять вам трудно“. У Сталина забегали на щеках желваки. Воцарилась некоторая неловкость. „Я считаю, что Михаил Николаевич во многом прав, — сказал старший Куйбышев, — немцам палец в рот класть нельзя. И надо нам будет обо всем этом крепко подумать… Ну, а сейчас выпьем за нашу доблестную Красную Армию, которая, в случае чего, даст отпор всем врагам“».

Так удалось замять крайне неприятный разговор. Он доказывает, что в 20-е годы Сталин еще не воспринимался ни в армии, ни в партии в качестве «живого бога». С ним спорили, ему возражали, иногда больно задевая сталинское самолюбие. То, что Тухачевский действительно в ту пору опасался слишком тесной дружбы с Германией, подтверждается не только мемуарами Лидии Норд, но и его собственной неопубликованной работой «Будущая война». Она относится к 1928 году, когда в советско-германских отношениях, казалось, всецело господствовал «дух Рапалло». Тухачевский же предупреждал: «Германия явится важным (если не важнейшим) звеном в цепи предполагаемого антисоветского блока… без ее участия империалистическая интервенция в СССР немыслима. Поэтому правильно будет сигнализировать непосредственную угрозу войны именно в тот момент, когда к антисоветскому блоку примкнет Германия».

Тогда, у Куйбышева, Сталин сделал вид, что ничего не произошло, но в душе наверняка затаил злобу на Тухачевского. Особенно должно было задеть замечание насчет «штатского». Ведь Иосиф Виссарионович считал себя одним из отцов Красной армии, со временем присвоив себе все заслуги Троцкого в военном строительстве. И всегда уделял вооруженным силам повышенное внимание. А тут о его способностях понимать военное дело отозвались весьма пренебрежительно. Вряд ли мог он такое забыть и простить. Но в 1932 году вдруг сделал вид, что забыл и простил. Почему?

И вообще — отчего Сталин первоначально отверг предложения Тухачевского, хотя они целиком лежали в русле его, генсека, планов по созданию мощной Красной армии для экспорта «пролетарской революции» в Западную Европу и Восточную Азию? Иначе для чего Иосифу Виссарионовичу ускоренными темпами на костях крестьянства создавать тракторостроительную (она же — танкостроительная) и авиационную промышленность, благодаря которой к началу Второй мировой войны Красная армия имела танков и боевых самолетов больше, чем все другие армии мира вместе взятые. Неужели Сталин не понимал, что Тухачевский — его соратник? Подозреваю, что все превосходно понимал. Просто Сталину захотелось поиграть в «доброго царя» и «злых бояр» — Ворошилова и Шапошникова. Тем более что необходимые мощности военной промышленности еще не были созданы, и с реализацией предложений Тухачевского можно было годик-другой повременить.

На посту начальника вооружений и заместителя наркома Тухачевский начал практическую деятельность по реорганизации и перевооружению Красной армии. Основные принципы программы реформ были изложены им в рукописи «Новые вопросы войны», начатой еще в Ленинграде весной 31-го. Зарисовку того, как он создавал первые главы этой работы, сделала в своих мемуарах Лидия Норд. Замечу, что поведение Михаила Николаевича в изображении его свояченицы — это почти что поведение Ленина из известного анекдота: «Жене скажу, что пошел к любовнице, любовнице — что жена не отпускает, а сам в библиотеку — и писать, писать, писать…» Вот что рассказала нам мемуаристка: «Помню, в этот день был какой-то праздник и мой муж был свободным. Я подговорила его поехать навестить наших друзей. Но около одиннадцати часов дня зазвонил телефон, и муж… объявил, что через двадцать минут ему будет подан автомобиль и он срочно выезжает в однодневную командировку. Не успело пройти и десяти минут с момента его отъезда, как раздался звонок, и я услышала в прихожей голос Михаила Николаевича. Когда он вошел в столовую, держа в руках туго набитый портфель, то по его лицу я догадалась, что он намерен устроить мне какую-то „пакость“, и я приготовилась к „бою“. На мое сообщение, что муж уехал в командировку и я тоже собираюсь в гости, он мне ничего не ответил, как будто это не относилось к нему, и, подойдя к двери кухни, вызвал прислугу.