Читать книгу - "Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов"

Колонна постепенно уменьшалась: кто-то остался лежать и был расстрелян, кому-то удалось сбежать. Были бы силы, это можно было бы сделать легко. Утомившиеся немцы не в состоянии были обеспечить надежную охрану.

Не знаю, когда было легче: ночью, замерзая от холода и трясясь в ознобе, пытаясь растирать замерзающие ноги, обернутые в тряпки из ткани, сотканной из бумажных нитей, или днем — шатаясь от усталости, бессилия и одуряющего чувства голода.

Ко всему прочему стали мучить вши, высасывавшие последние остатки крови. Бороться с ними было бесполезно. Они покрывали не только одежду и поросшие волосами части тела, но ползали по лицу, поверх одежды, висели на бровях.

Проходили через маленькие немецкие городки, большие города оставались в стороне. Их названия читались на дорожных указателях, показывающих направление и расстояние до них. Долго я помнил эти названия, теперь сохранились в памяти лишь некоторые: Kohlberg, Teterow, Schweinemiinde, Schneidemule, Greifswald, Strahlsund, Rostock…

Прохожие в городках останавливались, на их лицах читались удивление и брезгливость. Конвойные прогоняли их грубыми окриками. Неудивительно, вид оборванных, истощенных, обовшивевших людей не мог не вызвать любопытства и омерзения.

В одном из городков нас загнали в большой сарай перед спиртовым заводом. В бункерах завода сварили картошку, в центре площади поставили наполненную ею телегу. На нее взгромоздился немец, поставив ноги на борта, с вилами в руках. Нас стали прогонять мимо телеги, немец черпал вилами, сколько удавалось ими зацепить, и сбрасывал в подставленные полы шинелей. Кому попадал десяток картофелин, кому — две, немцы, не считаясь с этим, прогоняли дальше. Мне повезло — попало шесть или семь крупных картофелин, сваренных так, что они потрескались, из трещин выглядывала аппетитная крупитчатая крахмалистая мякоть. Очистив, съел, но показалось, что мало. В этом же сарае, прямо на бетонном полу, легли на ночь. Уже к вечеру в темноте привезли солому и забросали ее в открывшиеся ворота сарая.

Шел конец января или начало февраля, ночи были морозные, хотя днем солнце пригревало, снег таял, образовывая лужи. Ноги промокали и замерзали ночью еще больше.

Настало время, когда я почувствовал, что истекают последние силы и придет вскоре и моя очередь встречи с автоматчиком-велосипедистом. Каждое утро, продрогший и уже не чувствующий ног, я с величайшим трудом поднимался и шел, еле переставляя ноги, как ходули.

Вступили в густо населенную часть Германии. Городки и поселки шли один за другим, да и между ними по дорогам все время шли люди, часто катившие за собой тележки с кладью. Миша, отлично понимавший немецкую речь, сказал, что это — беженцы из разбомбленных немецких городов, лишившиеся крыши над головой и пытающиеся найти временное укрытие у сельских родственников или знакомых. В этих условиях немцы уже не могли на глазах у своего населения расстреливать отставших, и вслед за колонной тащились несколько нагруженных доходягами подвод. Количество людей в колонне уменьшилось в несколько раз. Если из Торна вышли 2–3 тысячи, то теперь оставалось не более 500 человек, включая доходяг в телегах. Сколько погибло и расстреляно в пути, скольким удалось сбежать — неизвестно. Впоследствии те, кто уцелел в этом марше, назвали его дорогой к смерти.

Прошли Росток, устье реки Варны было перегорожено понтонным мостом. На дорожных указателях появился Киль. Неподалеку от него на высоком месте, с которого открывался вид на морское побережье, нас остановили на привал. В стороне от дороги стоял над разожженным костром большой котел типа среднеазиатского казана, наполненный дымящейся жижей. Оказалось — жидкий суп, сваренный из манной крупы. Получив в котелок черпак этого супа, показавшегося мне амброзией, выпил с наслаждением, но чувство голода после этого только обострилось. С наступлением темноты стало видно, как на горизонте полыхают языки пламени, мечутся и перекрещиваются лучи прожекторов, перечеркивают небо трассы зенитной стрельбы. Доносился отдаленный грохот. Это бомбила какой-то крупный город, возможно Киль, авиация союзников.

И вот, настал день, когда я не смог собрать остатки сил, чтобы подняться на ноги. Подошедшему конвоиру сказал на своем ломаном немецком: «Schiessen Sie mir, aber Ich kahn nicht weiter laufen!» («Можете меня расстрелять, но я не могу дальше идти»). Меня загрузили в повозку к таким же, как и я, доходягам и дальше несколько дней, счет которым потерян, меня уже везли.

Потеряв силы, я потерял и возможность добывать подножный корм, однако в эти дни немцы раздавали нам по куску хлеба, иногда даже с куском маргарина.

Конец этого пути я провел, находясь в полузабытьи, периодами совсем теряя сознание. Последнее, что осталось в памяти от этого этапа пути, — погрузка в вагоны, куда нас затаскивали наши же обессиленные пленные, но все еще державшиеся на ногах. Сваливали вповалку на пол вагона живых вперемежку с уже мертвыми.

Движение вагона и время, которое оно продолжалось, сохранились в памяти смутно. Находясь в полубессознательном состоянии, я ощущал себя плывущим в каких-то волнах, состоявших из вшей. Они переползали на меня, еще еле живого, с трупов. В конце пути я окончательно потерял сознание.