Читать книгу - "Плачь, Маргарита - Елена Съянова"

Меломан, узколицый, высоколобый, с не то слегка косящими, не то всегда несколько скошенными в сторону глазами, он вполне оправдывал данное ему Еленой Ганфштенгль и весьма лестное в ее устах определение — хищник-аристократ. Гитлер в разговоре задал вопрос о баварских полицейских, за которыми Гейдрих по поручению Гиммлера «присматривал», и тот вместо ожидаемого краткого резюме выдал такие проработанные портреты их пороков и слабостей, что все невольно заслушались. Гейдрих сумел удивить компанию. А это было немало.

— У вас, видимо, свои методы? — поинтересовался у него Гесс. — То, что вы рассказали об этом Ритберге, трудно выудить за пятнадцать минут, а ведь именно столько вы с ним общались.

— Я провел с ним двенадцать с половиной минут, без единого слова с обеих сторон, — ответил Гейдрих, — но узнал гораздо больше, чем рассказал.

— Постойте, это любопытно! — воскликнул Гитлер. — Двенадцать минут, без единого слова! Господа, вот ребус, который нам предлагается разгадать. Ваши варианты? Начнем с вас, Генрих.

— Дело в том, что я несколько больше присутствующих осведомлен о методе коллеги, — смутился Гиммлер. — Я вне игры.

— Тогда ты, Эрнст.

— А что он у вас делал, пока вы с ним таким образом «общались»? — спросил Пуци.

— Ничего. Просто сидел у стола, один.

— А что делали вы?

— Я был в соседней комнате.

— Ну, может быть, вы пустили к нему собаку или в комнате стоял аквариум и вы наблюдали, как он реагирует на рыб?

Гитлер вопросительно посмотрел на Гейдриха. Тот улыбнулся неопределенно.

— Этот метод я еще не опробовал. Благодарю.

— А ты что скажешь, Рудольф? — повернулся фюрер к Гессу.

— Что это за двенадцать с половиной минут — вот в чем вопрос! — отвечал Гесс. — Может быть, вы провели с ним сеанс гипноза, после или в течение которого он все выложил?

— Ни в течение, ни после этих двенадцати с половиной минут он не произнес ни слова. И я не владею гипнозом, к сожалению. Но ваша догадка почти верна.

— «Почти» не считается! — улыбнулся Гесс. Фюрер посмотрел на Лея, который меньше других прислушивался к разговору, так как сидел между Маргаритой и Ангеликой и иногда что-то им комментировал так, что обе улыбались. Гитлер повернулся к адвокату.

— А вы, герр Кренц? Тот задумался.

— За двенадцать с половиной минут определить слабости человека можно только если он заговорит. Другого способа я не знаю. Увы!

Гитлер снова посмотрел на Лея. Он уже был не рад, что затеял эту игру: ведь после Роберта блеснуть аналитическими способностями предстояло ему. Присутствующие с любопытством ожидали версии фюрера.

— А что требуется? — рассеянно спросил Лей.

— Твоя версия, — напомнил Пуци. Роберт пожал плечами.

— Может быть, это больше по медицинской части? — он посмотрел в сторону Феликса Керстена и еще двух присутствующих за столом врачей.

Керстен вежливо улыбнулся.

— Я также вне игры и также в силу осведомленности. Однако могу вам подсказать, — обратился он к Лею, — что ребус должны разгадать именно вы…

— Я? — Лей снова пожал плечами. — Что бы я сделал за двенадцать с половиной минут, желая узнать слабости человека? Совершенно не представляю. И что понимать под человеческими слабостями у полицейских? — повернулся он к Гейдриху, сидевшему через трех человек от него. — Излишнюю впечатлительность, слабую выдержку и замедленную реакцию?

— Именно так! — кивнул Гейдрих.

— И все это выявить за двенадцать с половиной минут, без единого слова, причем способом, который именно я обязан разгадать?

— В отношении последнего пункта я не имею информации… — начал Гейдрих.

Гитлер внезапно бросил вилку.

— Господа, ребус разгадан! Лично мне все ясно. Вот только время… — Он с досадой щелкнул пальцами. — Точного ответа дать не смогу, поскольку в этих вещах не силен. Но вы нам его дадите, Роберт.

Лей обвел всех взглядом, говорившим: «Не понимаю, чего вы от меня хотите!» Однако, увидев напряженный взгляд Маргариты и сердитый, на дядю, — Ангелики, он слегка поморщился.

— Возможно, Лист, рапсодия номер два. Написанная, однако, не для подобных случаев.

У Гитлера пропала улыбка. Близкие ему люди хорошо знали этот мгновенный переход от благодушной веселости к всплеску тяжелого внутреннего раздраженья, который могло вызвать что угодно: неосторожное слово, чей-то смех, слишком прямой взгляд… Гитлер ясно давал понять, что Лей сказал бестактность.

— Так вы поставили пластинку в соседней комнате и наблюдали за реакцией полицейского? — воскликнул Гесс. — И что же? Впрочем, понятно! — Он весело посмотрел на Адольфа, лицо которого сохраняло ледяное выраженье.

Все присутствующие за исключением, может быть, Кренцев, врачей и Маргариты отлично поняли, что дело не в словах Роберта, а в нем самом. И острее других ощутила это Ангелика. Не менее взрывчатая, чем ее дядя, она мгновенно сменила веселость на злость и гнев. Ей хотелось крикнуть ему: «Роберт прав! Музыку пишут не для этого!» Но она лишь прикусила губу и, не взглянув в сторону Адольфа, положила свою руку на лежавшую рядом руку Лея в знак солидарности.

Гитлер, конечно, заметил этот «демарш». К счастью, ужин уже заканчивался. Подали десерт, до которого фюрер, любитель тяжеловесных изделий франкфуртских кондитеров, даже не дотронулся. Все остальные, чувствуя неловкость, старались ничего не замечать, и ужин завершился даже оживленнее, чем в обычной обстановке.

— Слава богу, что ты здесь, — сказал Гессу после ужина Пуци. — Адольф так долго сдерживался, что теперь, скорее всего, начнет отыгрываться на Роберте, а тому именно этого сейчас и недоставало, так сказать, для полноты бытия.

— Что между ними? — спросил Гесс.

— Да ничего! Собака зарыта в самолюбии Адольфа.

— Чем Роберт задел его самолюбие?

— Тем, что он такой, какой есть, и все его любят, кроме, конечно, борманов и обманутых мужей.

Рудольф знал эту слабость Гитлера, его патологическую ревность к любым «солистам», однако если сам фюрер столько раз заявлял, что принимает людей такими, каковы они есть, то почему не проявить снисходительность и к самому Адольфу?

— Ну прояви, — проворчал на это Ганфштенгль, — поддержи и развей! Только не забудь, что при этом тебе придется активно добивать Лея, на что, впрочем, особых усилий не потребуется.

— Иди к черту! — рассердился Гесс. — Что с тобой последнее время происходит, Эрнст? У тебя взгляд человека, который носит чужие очки.

— Уеду завтра, — махнул рукой Пуци. — Видеть вас всех больше не могу.

Рудольф, пожалуй, только сейчас почувствовал, какие по-настоящему чудесные дни провел он с родителями в Рейхольдсгрюне. Конечно, и там были свои волнения, но разве сравнить их с тем душным мешком, который надевали ему на голову, едва он попадал в кишащий страстями и интригами родной партийный стан. Однако он пересилил себя и постучал в дверь комнаты Адольфа, которая в этот момент внезапно распахнулась, едва не стукнув его по голове.