Читать книгу - "Новые миры взамен старых - Ирина Владимировна Скарятина"

что поймали. Очевидно, сотни людей сейчас подвергаются допросам с пристрастием. А попытка самоубийства Ринтелена, австрийского посла в Италии и сторонника нацизма, показывает, что во всём заговоре, который, как ожидалось, должен был свергнуть правительство и привести нацистов к власти, был серьёзный просчёт.

Мы завтракаем в нашей любимой кофейне "Фенстергукер", и это название заведения в буквальном переводе означает "глядящий в окно" из-за его уникального расположения с дивным видом на Кернтнерштрассе, Оперный театр и Кольцо. Там мы случайно слышим, как пожилой, увешанный медалями генерал, сидящий недалеко от нас, обсуждает с каким-то гражданским сосредоточение войск Муссолини на перевале Бреннер104, выражение скорби на лице Гитлера и его желание направить сюда послом фон Папена, дабы уладить ситуацию.

Мы спешим в ратушу, чтобы увидеть покоящееся в гробу тело Дольфуса. По дороге останавливаемся поглядеть на плакаты, объявляющие военное положение и клеймящие нацистов. Там есть карикатура на гитлеризм, на которой солдаты со свастиками на рукавах расстреливают у стены мужчин и женщин, всё вокруг залито кровью и землю устилают трупы. И она развешана по всей Рингштрассе.

"Я бы тоже хотел такую", – с вожделением говорю я, но Ирина советует мне не трогать их, вспоминая, как во время русской революции её арестовали за то, что она ткнула указательным пальцем в плакат, который, тут же оторвавшись от стены, упал ей прямо в руки, после чего её обвинили в порче правительственных прокламаций.105

Огромная толпа, по пятнадцать человек в ряд и длиной в семь кварталов, медленно продвигается к ратуше, удерживаемая войсками на одной стороне улицы.

"А нам обязательно идти в конец этой очереди?" – спрашиваем мы охранника и, получив ответ, что, безусловно, это так, и прекрасно понимая, что могут пройти часы, прежде чем нам удастся достичь цели, мы, в чисто американском стиле, незаметно пробираемся в середину потока. Если повезёт, уже через полчаса мы будем внутри ратуши.

Удивительно, но окружающие довольно веселы, много смеются и болтают – в основном это бедные люди, которым, похоже, наплевать на смерть Дольфуса.

"Они, кажется, устраивают из этого римские увеселения", – замечаю я, однако Ирина говорит: "Да, но посмотри туда, кто-то всё-таки плачет".

И снова, как и накануне, всё то же самое: одни искренне скорбят, а другие, кажется, даже рады его уходу.

Обрывки разговоров окутывают нас со всех сторон: "Бедный маленький мужчина … Истёк кровью до смерти … Говорят, диван пропитался кровью … Его мог спасти врач … Не толкайтесь так … вам всё равно меня не обогнать … Собирается дождь, а я обрядилась в новое платье … Я же говорил тебе взять зонт … Ты тоже хотела принести сэндвичи … Честное слово, дамы, вы ведёте себя так, словно собрались на пикник … Как вам не стыдно, мы же идём смотреть на мёртвое тело … В любом случае, в этом виноват Гитлер … Почему Германия не оставит нас в покое? … Германия всегда охотится на нас, нарушая его … Мы теперь такие маленькие, и всё, чего мы хотим, это чтобы нас не трогали … Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет … О чём ты? Что ты сказал? … Перестань хихикать, Гретель, тут не над чем смеяться … О, Иисус, Мария, да упокоится душа его с миром, этого бедного маленького мужчины!"

Разносчики ведут здесь бойкий бизнес, продавая открытки с изображением Дольфуса в гробу с глубоким шрамом под мочкой правого уха.

И вот нас почти разлучают, так как шеренги по пятнадцать в ряд разбивают на пары. Мы сходим с тротуара, пересекаем улицу и поднимаемся по ступеням ратуши, ведущим к длинной колоннаде, где фонари и балюстрады задрапированы чёрным.

Мы движемся теперь весьма резво и, достигнув наконец главного входа, попадаем в длинный узкий готический зал, похожий на склеп. По обеим сторонам громоздятся цветы и венки. Солдаты там стоят на небольшом расстоянии друг от друга. "Быстрее, быстрее, двигайтесь быстрее", – говорят они нам.

Слева в центре зала высоко на траурном помосте стоит гроб, покрытый чёрной и серебряной тканью. Его окружают большие электрические свечи. И это всё, что можно увидеть. Лицо скрыто, так же как и руки. Позже нам говорят, что покойный от потери крови столь ужасно сжался, что стал неузнаваем.

Монах-францисканец стоит на коленях в его изголовье, совершая молитву. Шесть женщин, одетых в чёрное с длинными серыми вуалями, распростёрлись у подножия гроба. Воздух наполнен тяжёлым смрадом разложения. Конечно же, причиной этому могут быть миллионы умирающих от жары цветов. Запах сладковатый и тошнотворный. В склепе буквально нечем дышать. И хорошо вновь оказаться на улице.

Мы возвращаемся в отель, и нас тут же окружают старые слуги.

"И как он выглядел?" – с тревогой спрашивают они.

"Вы могли разглядеть его лицо?"

"Было ли оно спокойным?"

И когда мы описываем увиденное, старики снова плачут, повторяя: "Он был таким маленьким, но всё же очень сильным и храбрым".

"Львиное сердце в теле пятнадцатилетнего паренька".

"А ведь его жена ждёт ребёнка".

"О, как же печально, как всё это жестоко!"

Маленький мужчина мёртв, но "маленькие люди, что же теперь будет?" всё так же просят на улицах милостыню, обычно со своими детьми, коли те у них есть. Сегодня пятница, и на прилавках во всех лавчонках и магазинах разложены гроши для бедняков, которые приходят, чтобы их попросить. В одном магазине нам сообщают, что сегодня зашли уже более пятидесяти горемык, чтоб получить свой грош, а это в американских деньгах составляет примерно одну пятую цента. Значит, для накопления двадцати центов нищему потребовалось бы посетить сотню таких заведений.

"А у нас побывало уже семьдесят пять бедолаг, – говорит нам владелец небольшой бакалеи, – и, так как сейчас только три часа дня, я могу ожидать ещё как минимум двадцать пять". И он выкладывает на витрину очередную горсть мелких монет. В этот момент входит старушка, берёт свой медяк, низко кланяется и исчезает.

"Когда мы уйдём, монет у вас станет ещё на две меньше, – говорю я ему. – Серьёзно. Учитывая, сколь мы, американцы, бедны в Европе в этом году, удивительно, что кто-то вообще путешествует".

Это приводит нас к долгому разговору о текущих событиях в обеих странах и, конечно же, заканчивается захватывающей эпопеей последних дней.

"Вам бы следовало побывать здесь в феврале, – наконец говорит он. – Я хочу, чтобы вы знали, что наши социалисты были не лыком шиты.