Читать книгу - "Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения - Ирина Паперно"

Писатель Михаил Пришвин (1873–1954) в течение всей сознательной жизни вел дневник; незадолго до смерти он заметил, что «главные силы свои писателя тратил на писание дневников», целью которых было «самопознание» и «разговор с собой»²⁹⁹. Как и многие его современники, Пришвин был исполнен сознанием исторической значимости своей жизни и автобиографических писаний: «Надо писать дневник так, чтобы личное являлось на фоне великого исторического события, в этом и есть интерес мемуаров. А события исторические есть всегда, если же нет сейчас видимого, то нужно найти невидимое»³⁰⁰.

Дневники Пришвина, особенно в 1930‐е годы, изобилуют записями снов; сны говорят о положении писателя в обществе. Отношения Пришвина, прославившегося еще до революции как певец русской природы, с советской властью носили болезненный, изменчивый, часто амбивалентный и всегда эмоциональный характер. Распутать этот клубок ужаса и влечения, отвращения и жажды соучастия, самопонимания и самообмана едва ли представляется возможным. Записи снов – столкновение бдящего, сознающего «я» и спящего, бессознательного «я» – представляются ценным материалом. Предложим толкования избранных сновидений, а именно тех, которые были записаны в ключевые моменты взаимоотношений Пришвина с властью.

Дневник за 1930 год наполнен болью и ужасом перед «злодейством» и «ужасающими преступлениями» коллективизации³⁰¹. В этой ситуации Пришвин описывает в дневнике свой жизненный идеал: «жизнь в интимном мире, в творчестве, в семье и просто среди частных людей…»³⁰² На фоне этого идеала он формулирует, в чем заключается ужас «большевистского социализма»: «Личное уничтожается», и «новый раб(очий) уже не может ускользнуть от хозяина, как раньше, в сокровенную личную жизнь. <…> Теперь он весь на виду, как бы просвечен рентгеновскими лучами»³⁰³. Пришвину казалось, что сны дают возможность ускользнуть в глубинные, подлинные пласты своего «я».

Сон – проявление общей среди интеллигенции мании преследования

В течение 1930 года Пришвин оказался мишенью агрессивных нападок со стороны Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), обвинявшей его в «бегстве от действительности» в сказочный мир собственного сочинения. Он опасался практических последствий – невозможности печататься. Пришвин провел лето и осень в местах, которые он называл (по названию своего романа) Журавлиной родиной, стараясь (безуспешно) избавиться от «болезненного чувства, похожего на манию преследования»³⁰⁴. Вскоре по возращении Пришвин записал следующий сон: