Читать книгу - "Дневник. 1873–1882. Том 1 - Дмитрий Милютин"

Государь говорил о программе своего пребывания в Варшаве и спросил меня, не желаю ли ехать туда, так как давно не видел тамошних войск. Разумеется, я принял приглашение с удовольствием, хотя в душе и не очень радуюсь. Кроме нерасположения моего вообще к суетливой придворной жизни, ко всяким церемониям и торжествам, которыми будет преисполнена целая неделя пребывания в Варшаве, еще ожидает меня частная неприятность – встреча с фельдмаршалом князем Барятинским. Мне придется соблюсти в отношении к нему все приличия, а между тем мне крайне претит надевать маску хоть на одну минуту.

Сейчас надобно собираться на железную дорогу в Красное Село, где государь ночует. Завтра первый день больших маневров.

8 августа. Воскресенье. Почти всю неделю провел на маневрах между Красным Селом, Гатчиной, Царским Селом и Усть-Ижорой. Праздник Преображенского полка и Гвардейской артиллерии 6 августа справили обычным порядком в Усть-Ижорском лагере. Маневры этого года отличались тем, что были связаны с осадными работами. В ночь на 6 августа государь осматривал сапные^[91] работы, а в течение 6-го числа присутствовал при стрельбе осадных батарей боевыми зарядами. В этот же день представляли мы государю в первый раз применение дорожных локомотивов.

Вчера в Царском Селе был спектакль, а сегодня провожали короля и королеву Датских, но я был так утомлен после нескольких дней маневров, что уехал в город и отдыхаю; вечером же опять еду в Царское Село: завтра и послезавтра последние дни маневров.

Государь следит с видимым интересом за ходом маневров, хотя в то же время ежедневно приходят весьма неблагоприятные политические известия. Дела сербов идут плохо. Наоборот, черногорцы, если верить телеграммам, опять одержали блестящую победу над турками у Подгорицы. Консулам союзных держав в Белграде поручено убеждать князя Милана, чтобы он пошел на примирение; но, кажется, это не удалось. Да и как сербам просить мира в теперешних, невыгодных для них обстоятельствах? На помощь к ним из России стремятся в большом числе и офицеры, и врачи, и сестры милосердия; даже много волонтеров из простонародья. Трудно было ожидать такого одушевления, такого порыва. В этом отношении явление утешительное. Государь, по-видимому, поощряет всё, что делается в пользу балканских славян со стороны частных лиц и общества, но остается в твердом намерении не оказывать никакого вмешательства официального.

В числе желающих ехать на театр войны явился ко мне сегодня и знаменитый наш художник Микешин. Я взялся доложить о его желании государю. Цель его – увековечить посредством рисунков подвиги славянских героев. Микешин принадлежит к числу горячих славянофилов.

На днях получил я странное письмо на бирманском языке от тамошнего министра иностранных дел. К подлинному письму приложен французский перевод, из которого видно, что император Бирманский предлагает свою дружбу российскому императору и желает, чтобы молодые бирманцы присылались в Россию учиться военному делу и, наоборот, русские специалисты приезжали в Бирманию устраивать войско, заводы, крепости. Письмо это я передал князю Горчакову, на его усмотрение.

11 августа. Среда. Еще вынес два утомительных дня маневров – понедельник и вторник. Маневры были очень удачны; государь совершенно доволен; погода также благоприятствовала. Вчерашний маневр кончился только в четвертом часу пополудни, так что доклад мой пришлось отложить до нынешнего дня.

Сегодня опять должен был съездить в Царское Село. При докладе государь неожиданно предложил мне ехать с ним из Варшавы в Крым, что вовсе не входило в мои планы.

Вчера, по окончании маневров, на лужайке, где приготовлен был походный завтрак, собрались все начальники частей войск; государь, по заведенному порядку, высказывал им свои замечания, выражал несколько раз благодарность и в заключение произнес несколько слов в том смысле, что в случае надобности войска сумеют поддержать честь русского знамени и достоинство русского имени. Слова эти, намекавшие на современное политическое положение, были высказаны с одушевлением; государь был так растроган, что голос его дрожал от слез. Не знаю, слышали ли, поняли ли сказанное присутствовавшие при этом иностранные офицеры. В числе их был и французский посол генерал Ле Фло. Германский посол генерал Швейниц был на маневрах накануне и простился по случаю отъезда в Берлин.

12 августа. Четверг. Возвращаюсь домой с большого дипломатического обеда у французского посла Ле Фло. За обедом я сидел между хозяином дома и бароном Зеебахом, старым дипломатом, игравшим некогда роль в высшем кругу Петербурга. В первый раз случилось мне сойтись с ним и вести разговор. После обеда меня отвел в сторону новый итальянский посол Нигра; он завел речь о настоящем политическом положении дел на Балканском полуострове и высказал опасение, чтобы русское правительство, при всем своем желании удержаться в нейтральном положении, не было увлечено общим возбужденным настроением и сочувствием турецким христианам. По мнению итальянского дипломата, лучшим способом для предохранения Европы от опасных усложнений был бы созыв конференции, которая нашла бы возможность уладить дело. Итальянский посол думает, что даже Англия легко склонилась бы к предоставлению славянскому населению Турции необходимых гарантий; противодействия в этом случае можно опасаться разве только со стороны Австрии; но, к сожалению, прибавил он, князь Горчаков не сочувствует созыву конференции, признавая эту меру пока несвоевременной.

После этого разговора я подошел к французскому генералу Корнб, чтобы проститься с ним и пожелать счастливого пути. Он воспользовался случаем, чтобы заговорить со мной о необходимости установления братства между армиями русской и французской. По его словам, французское правительство весьма желало бы, чтобы русские офицеры приезжали во Францию на маневры, подобно тому как ездят они в Германию и Австрию; но республиканское правительство не может быть так щедро в своем гостеприимстве, как императорское; оно не имеет на то широких денежных средств и потому не считает для себя возможным приглашать гостей; когда же они приедут, то примет их радушно и с удовольствием. Когда я сказал, что русские офицеры, командируемые за границу, вполне обеспечены в своем содержании русским правительством, то он признался, что есть еще другая причина, почему французскому правительству неудобно приглашать русских, – тогда пришлось бы также приглашать и немцев.

В разговоре этом принял участие и сам посол Ле Фло, подтвердив, что французское правительство давно уже выражало желание видеть русских офицеров на маневрах французских войск и примет их радушно. В заключение было условлено, что французский посол телеграммой спросит, в какие пункты и к каким срокам могли бы прибыть русские офицеры. Вообще, французы очень с нами любезничают.

14 августа. Суббота. Прежде моего доклада государь принял князя Горчакова, который вышел из кабинета с озабоченным видом и мимоходом сказал мне, что известия неутешительные. От государя же я узнал, что получены две телеграммы от Черняева от одного и того же дня, 12 августа, совершенно противоположные: утренняя извещала о поражении сербов и бегстве их перед неприятелем, вторая же, вечерняя, напротив, возвещала совершенную победу сербов и поражение турок. Думаю, что в той и другой было некоторое преувеличение, довольно естественное при характере Черняева. В обеих телеграммах выставляется геройское поведение русских офицеров, бóльшая часть которых (31 из 40) сложили головы. После успешного боя князь Милан мог смело заговорить о перемирии и мире. Вот почему наши дипломаты и пришли снова в движение. Черняев в своей телеграмме просит не посылать более русских офицеров на театр войны, поэтому и приказано приостановить отставки впредь до разъяснения обстоятельств.