Читать книгу - "Яков Брюс - Александр Филимон"

Предварительное согласие с идеей союза с Карлом XII для войны против Европы и согласованный проект мирного договора должны были явиться превосходным козырем для того, чтобы в определенный момент поставить союзников перед выбором: либо они восстанавливают действие Северного союза и помогают Петру принудить Карла к миру, либо им придется вступить в тяжелую войну за сохранение полученных ими шведских владений в Северной Германии. Чтобы побудить их сделать правильный с точки зрения интересов России выбор, не было ничего более убедительного, чем уже согласованный проект мирного договора с Карлом XII.

Разумеется, они предпочли бы избежать войны ценой согласия признать за Россией шведские восточные прибалтийские провинции, уже завоеванные Петром. Ведь в конечном счете так и произойдет. Только из-за непредвиденных осложнений, вызванных внезапной смертью Карла XII, осуществление этого замысла надолго отодвинулось. Но именно он был единственной реальной программой аландской дипломатии Петра. Предварительное согласие с проектом мирного договора на основе плана Герца явилось, таким образом, переходным этапом, необходимым средством воздействия на Данию, Ганновер, Пруссию. Ошибка Остермана состояла в том, что эту дипломатическую операцию он принял за окончательную цель Петра.

Чтобы избежать ее, требовалось лишь очень внимательно изучить инструкцию Петра: «Вы по инструкции исполняйте со всяким осмотрением, чтоб вам шведских уполномоченных глубже в негоциацию ввесть и ее вскорости не порвать, ибо интерес наш ныне того требует, и весьма с ними ласково поступайте, и подавайте им надежду, что мы к миру с королем их истинное намерение имеем и рассуждаем, что со временем можем по заключению мира и в тесную дружбу и ближайшие обязательства с его величеством вступить»^[95].

Для Петра важно было не разрывать конгресс только в ближайшее время, «вскорости», чтобы подать шведам надежду. Он подчеркивает, что обязательства Россия может взять на себя «по заключению мира», то есть после подписания договора. Инструкция Петра не оставляет никаких сомнений, что Аландский конгресс — лишь средство, этап для более сложной, более серьезной дипломатической операции.

Думать иначе — значит считать Петра способным совершить невероятную дипломатическую ошибку. Ведь принятие плана Герца было бы нарушением аксиомы дипломатического искусства, состоящей в том, что дипломатия должна прежде всего не увеличивать, а уменьшать число внешних противников. Между тем, приняв на себя обязательства по плану Герца, Россия получила бы вместо одного врага — уже разгромленной Швеции, по меньшей мере десяток новых противников, среди которых оказались бы все великие державы тогдашней Европы — Англия, Франция, Германская империя, не говоря уже о многих менее крупных странах.

Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым

Брюс и Петр Великий (продолжение)

И спустились они с башни, приходят на Красную площадь, а народ прослышал, что царь приехал, собрался его смотреть. Ну, вот, хорошо… И как приехали на площадь, Брюс взял палочку и нарисовал на земле преогромного коня с двумя крыльями и говорит Петру:

— Смотри, сяду я на этого коня и вознесусь в поднебесье.

А Петр молчит, только смотрит, не станет ли Брюс посыпать этого коня каким-нибудь порошком. Только нет, не посыпал, а только махнул три раза рукой, и сделался этот конь живой и поднялся на небеса, а Брюс сидит на нем верхом, смотрит на Петра и смеется.

Задрал Петр голову кверху, смотрит на коня этого, и народ тоже смотрит и в удивление приходит.

Вот Петр смотрел, смотрел и говорит:

— Удивительное дело, до чего Брюс наукой дошел.

Только слышит, кто-то позади него говорит:

— Петр Великий, а ведь я — вот он!

Обернулся Петр, смотрит — стоит Брюс и смеется. Тут Петр в большое удивление пришел:

— Что же, говорит, это такое? Был один Брюс, а стало два? Только, говорит, не знаю, какой настоящий, какой поддельный?

А Брюс разъясняет ему:

— Я, говорит, есть настоящий, а который летает — одно лишь твое мечтание. И коня, говорит, нет никакого.

А Петр сердится:

— Как, говорит, нет? Не пьян же, говорит, я в самделе!

Ну, Брюс не стал с ним спорить, а только махнул рукой и не стало крылатого коня на небе. После этого Брюс и говорит:

— Вот это и есть отвод глаз. Что, говорит, я захочу, то и будет тебе представляться. Вот, говорит, я сделал купцам отвод глаз, только они не вразумились и нажаловались тебе на меня, а ты, не разобрамши дела, ухватил меня за волосья и давай трепать.

А Петр говорит:

— Купцово дело можно поправить.

И отдал он приказ собрать всех купцов.

Сам Остерман стал постепенно понимать, что со своим безоговорочно благожелательным отношением к плану Герца он оказался в одиночестве. Большинство русских дипломатов считали принятие его просто безумием. Особенно ясно это выразил посол в Гааге князь Б. И. Куракин в письме Петру 7 октября 1718 года. Он оценивал шведские замыслы как крайне опасные и порочные, ибо они ставили под вопрос всю внешнюю политику России. По мнению Куракина, следовало, несмотря на все трудности в отношении с Англией, Францией, Австрией и другими державами Европы, продолжать прежний курс постепенного и терпеливого проникновения России в европейскую систему международных отношений. Осуществление плана Герца в корне подорвало бы всё, что было достигнуто в укреплении международного положения России. Ей предлагали очертя голову броситься в опаснейшую войну, выгодную даже не Швеции, а только лишь ее сумасброднейшему королю. В отличие от Куракина, который в университетах не обучался, но зато обладал умом тонким и проницательным, Остерман слабо представлял себе, что происходит в Европе. Он считал, что русско-шведский союз поддержит Франция, а еще год назад русские в Париже убедились, что Версаль при регентстве намерен повиноваться во всем Георгу I. Расчет на якобитов был наивен, ибо без поддержки какой-либо сильной державы эта кочующая королевская семейка ничего собой не представляла. Надежды на Испанию и на кардинала Альберони, направлявшего ее внешнюю политику, потерпели крах в августе 1718 года, когда англичане пустили ко дну почти весь испанский флот. Словом, шведский план установления мира был неизмеримо опаснее продолжения войны против Швеции.

Не зря Петр, познакомившись с ним и с оправдывающим его письмом Остермана, свое отношение к замыслу Герца выразил словами: «странно и удивительно». Петр дал своим представителям на Аландском конгрессе полномочия обещать только вспомогательные войска численностью до 20 тысяч. Но это было вовсе не то прямое и широкое участие в войне против десятка европейских держав более чем 100-тысячной русской армии под командованием Карла XII, о котором мечтал Герц. Поддержку флота можно было обещать только в восточной части Балтики и только для прикрытия, а само это обещание следовало сформулировать как можно более туманно. В ноябре Герц потребовал немедленного согласия на вступление России в войну против Дании. Царь повелел решительно отказать ему, хотя это поставило конгресс на грань срыва. Когда были получены тексты дополнительных, а по сути, самых важных статей договора, Петр созвал тайный совет для их обсуждения, в котором участвовали Г. И. Головкин, П. П. Шафиров, А. Д. Меншиков, Ф. М. Апраксин, Я. Ф. Долгоруков и А. А. Вейде. После этого 16 ноября Петр направил указ Брюсу и Остерману, в котором предписывалось отказать в передаче Польши шведскому королю. Ведь восстановление ее королем Станислава Лещинского привело бы именно к такой передаче. Приказано было также отклонить требование об участии России в войне против Георга I и о вмешательстве в дела империи. Ясно, что объявление Герцу этих положений означало провал всего его плана и, следовательно, конец конгресса. Видимо, Петр, так искренне стремившийся к заключению мира, все же считал это предпочтительнее.