Читать книгу - "Император Наполеон - Николай Троицкий"

А пока, сразу после развода с Жозефиной, Наполеон поручил Коленкуру официально просить у царя руки другой его сестры - Анны Павловны. Коленкур сделал это 16 декабря 1809 г. Александр ответил, что, если бы решение зависело от него, он «сказал бы “да”, не выходя из кабинета, но, поскольку судьбою его сестер распоряжается мать - императрица, надо запросить ее мнение, на что уйдет 10 дней^[722]». Мать - императрица Мария Федоровна обдумывала свой ответ почти четыре раза по 10 дней. 23 января 1810 г. Александр сообщил Коленкуру, что императрица согласна на брак Анны Павловны с Наполеоном, но по молодости невесты (ей шел только шестнадцатый год) «не раньше как через два года»^[723]. Такое согласие было равнозначно отказу, тем более что все заинтересованные лица знали: сам Александр I женился на Елизавете Алексеевне, когда той было всего 14 лет.

Альбер Вандаль считал, что Александр Павлович здесь попросту «спрятался за мать»: одно его слово «решило бы все», если бы он сам хотел породниться с Наполеоном^[724]. Вандаль ссылался при этом на уникальный документ, сохранившийся в Национальном архиве Франции, - копию первой страницы письма Марии Федоровны к Александру, снятую французскими агентами с копии, обнаруженной на столе русского посла в Париже А. Б. Куракина «в один из припадков его тяжкой дремоты». В письме говорилось: «Сын мой, Вы-государь и, благодаря нашему образу правления, неограниченный повелитель Вашего народа и Вашей семьи. Вы можете располагать судьбою Вашей сестры, даже Вашей матери <...>»^[725]. По мнению А. 3. Манфреда, напротив, когда Александр говорил, что решение зависит не от него, «то была сущая правда»: «...при резко враждебном отношении его матери и всего русского общества к Наполеону брак его сестры был фактически невозможен»^[726].

Точка зрения Вандаля более убедительна. Судя по письму Марии Федоровны, Александр вполне мог принять любое решение. Конечно, он рисковал возмутить дворянскую оппозицию, но если бы сам был за брак Анны Павловны (как за союз с Наполеоном после Тильзита и против мира с ним в 1812 г., несмотря на противодействие высших сановников и собственной матери), то сумел бы настоять на своем вопреки оппозиции.

Итак, 23 января (по н. ст. это было 4 февраля) курьер от А. Коленкура помчался в Париж с вестью о том, что Александр фактически отказывает Наполеону в браке с его сестрой. Но уже 6 февраля, когда курьер был еще далеко в пути, Наполеон, раздосадованный «игрой в прятки» со стороны Александра и потерявший надежду на русское «да», переключился с Романовых на Габсбургов. Сделал он это по-наполеоновски молниеносно: приказал отыскать австрийского посла К. Шварценберга и запросить его, согласен ли император Франц I отдать в жены Наполеону свою дочь Марию-Луизу (о которой до тех пор шли в Париже лишь кулуарные разговоры). А когда радостный, перепуганный Шварценберг на свой страх и риск заявил о согласии Франца, в тот же вечер чрезвычайный совет первых лиц империи «утвердил» выбор Наполеона. На другой день был уже изготовлен брачный контракт, почти дословно скопированный с аналогичного договора между Людовиком XVI и Марией Антуанеттой. Когда курьер доставил в Париж русское «нет», Наполеон уже был женихом Марии-Луизы и а priori... племянником Людовика XVI.

Да, эрцгерцогиня Мария-Луиза (полное имя Мария-Луиза Леопольдина Каролина Франциска Терезия Жозефина Лючия^[727])^[728] - правнучка великой государыни Марии Терезии, приходилась по отцу и по матери племянницей и Марии Антуанетте, и Людовику XVI, так что, женившись на ней, Наполеон мог сказать о Людовике: «мой дядя». Брак был оформлен быстро. 11 марта 1810 г. торжество обручения прошло в Вене, куда Наполеон, по занятости, послал вместо себя своим представителем маршала Л. А. Бертье, который, кстати сказать, но не кстати для австрийского двора, носил титул князя Ваграмского. Впрочем, Мария-Луиза с удовольствием приняла от Бертье миниатюрный портрет Наполеона в бриллиантовой оправе и тут же приколола его к груди, «словно хотела показать, что от всего сердца принимает сделанное ей предложение»^[729].

1 апреля в Сен - Клу уже состоялась гражданская церемония бракосочетания Наполеона и Марии-Луизы, а на следующий день в Лувре обряд венчания над новобрачными совершил кардинал Жозеф Феш - двоюродный дядя Наполеона. Когда Мария-Луиза приехала в Париж, они с Наполеоном впервые увидели друг друга. Разумеется, Наполеон заранее получил исчерпывающую информацию о том, что собой представляет и как выглядит его невеста: ей 18 лет, она очень женственна, приятной наружности, говорит на пяти языках и еще четыре понимает, умеет играть на бильярде и шевелить ушами. Сравнивал ли Наполеон свою вторую супругу с первой? Да, вот как он вспоминал о них обеих на острове Святой Елены: «В первой все было изящество и грация, вторая была воплощением невинности, ей ни на миг не приходило в голову, что мужчину можно завоевать, изменив безобидными приемами наружность»; Жозефина «постоянно играла», Мария-Луиза «не умела притворяться»^[730].

Главное преимущество «второй» перед «первой» для Наполеона заключалось в том, что вторая стала матерью его сына. Он знал, что у матери Марии-Луизы было 13 детей, у бабушки - 17 и у прабабушки - 26. Поэтому он и шутил, что женится «на брюхе» своей австрийской избранницы^[731].

Французы были шокированы вторым браком своего императора. Восшествие на французский трон новой «австриячки», да еще племянницы той, казненной, воспринималось как оскорбительный для народа Франции реверанс перед «старым режимом». Очевидец, член Государственного совета граф А. К. Тибодо, свидетельствовал, что церемония бракосочетания Наполеона с «австриячкой» в Сен - Клу «прошла холодно и грустно, как если бы это были похороны»^[732].

Зато в Австрии все были довольны: одни рассматривали брак эрцгерцогини как подарок судьбы, обеспечивающий империи Габсбургов мир и покой, другие - как искупительную жертву («Пусть лучше одна эрцгерцогиня пойдет к черту, чем вся монархия!» - говорил в те дни знаменитый австрийский дипломат и острослов князь К. И. де Линь^[733]). В России же радовалась, пожалуй, только Мария Федоровна, благодарившая Бога за то, что он отдал на съедение «чудовищу Минотавру» не ее дочь, а габсбургскую. Трезвые политики, включая царя, были озадачены той поспешностью, с которой Наполеон посватался к австрийской принцессе, и теперь опасались, что Австрия будет втянута в упряжку наполеоновских сателлитов, а Россия останется на континенте одинокой, лицом к лицу с «Минотавром» и «антихристом».