Читать книгу - "Жанна д"Арк из рода Валуа. Книга 3 - Марина Алиева"

нижняя рубашка из грубого сукна, да в плотные штаны из размягчённой кожи, в которых так удобно ездить без седла. Рене хорошо помнил и жесткость рубашечного сукна и терпкий запах пота, который чувствовал, когда, при встрече или прощании, получал дозволение отца обнять. А ещё он помнил под распахнутым воротом золотой тяжёлый крест, и сияющий в самом его центре глубокий, почти чёрный сапфир. Герцог Луи свято верил, что этот камень особенно силён именно в кресте и оберегает его от тяжёлых ранений и яда.

Как глупо… Лучше бы он боялся простуды. Хотя, матушка уверена, что отца отравили.

Рене стало грустно. До сих пор время крутилось, словно бы вокруг него, никуда не сдвигаясь. Но сейчас оно так очевидно шагнуло далеко вперёд, и не раз, судя по тому, какими отдалёнными кажутся теперь события из недавней, вроде бы, юности. И матушка… Она ведь тоже не молодеет. Все эти недомогания, рассеянность, которая вчера сказалась особенно ярко – всё результат медлительного движения Времени, которое тянет их за собой, незаметно и неумолимо.

Неужели и для матушки настала пора стареть и болеть?

Или…

Рене не хотелось об этом думать, но воспоминания об отце, умершем так подозрительно быстро, заставили подумать о том, что герцогиня не из тех, кто пренебрегает придворными обязанностями ради лёгкого недомогания… А потом мысли о яде переплелись со слишком довольным видом Ла Тремуя и шпионом – слугой Шарло, достаточно близким ко двору Анжуйцев, чтобы, не вызывая особых подозрений, пробраться, скажем, на кухню…

Нет, не может быть!

Рене заторопился. Ему ли, изучившему столько тайных грамот, где раскрывались подоплёки самых скрытных политических убийств, не знать, как просто всё разрешает всего одна неприметная крупица или капля, подброшенная или оброненная в нужный момент в нужный бокал или блюдо! Ла Тремуй, конечно, не настолько загнан в угол, чтобы идти на крайние меры, но опала Ришемона могла придать ему храбрости. Почему бы не избавиться разом ото всех противников, если с одним всё складно получилось? Быть министром и единственным советником при короле-победителе совсем не то же самое, что при дофине-изгнаннике. За такое на что угодно пойдёшь. Но добиться опалы для герцогини Анжуйской Ла Тремую, пожалуй, не по зубам, так почему бы не зайти с другой стороны?

Шаги гулко и зловеще отдавались в каменной галерее.

Рене вдруг почувствовал нешуточное беспокойство и так заспешил, что, нырнув в нужную дверь из галереи, не заметил молоденькой фрейлины перед покоями герцогини. При его появлении девушка подскочила, как испуганная птица, и только стук упавшей скамеечки, которую она свалила своими юбками, вернул молодого человека к действительности.

– О… сударь, я должна доложить! – залепетала фрейлина, поднимая скамейку со странной лихорадочной быстротой, словно боялась, что Рене не послушает и войдет.

Герцог медленно повернул к ней голову.

– С каких пор обо мне нужно докладывать?

Он не помнил этой фрейлины и подумал, что она, возможно, новенькая и просто не знает, кто он такой.

Глаза фрейлины забегали.

– Её светлость занята, ваша светлость…

Значит, всё-таки знает.

– У неё господин дю Шастель? – спросил Рене.

– Нет.

– Лекарь?

– Нет… Мадам просила не беспокоить.

Рука Рене, уже поднявшаяся, чтобы толкнуть дверь, медленно опустилась. Как всё однако же странно.

– Что ж, доложите. Я подожду.

Он посторонился, пропуская фрейлину ко входу, но та, вместо того, чтобы просто войти, постояла немного в нерешительности, потом робко, будто боялась кому-то помешать, пару раз стукнула в дверь.

Только теперь, когда удивление окончательно разметало беспокойство, Рене почудились доносящиеся из покоев приглушённые голоса. «Если там не Танги и не лекарь, то, может быть, там Шарло, что было бы очень кстати», – подумал он. Прислушался ещё, но за дверью снова было тихо. А потом раздался голос мадам Иоланды – совсем не больной, а на удивление высокий и звонкий.

– Кто там ещё?

Фрейлина, бросив виноватый взгляд, даже не на Рене, а куда-то, в район его локтя, скользнула внутрь.

– Сейчас, – прошептала она, когда вернулась.

И теперь взгляд её не поднимался даже на локоть.

Рене спокойно сложил руки перед собой. Фрейлина, конечно, вела себя странно, но матушка, слава Господу, кажется здорова, и теперь ему нечего волноваться. Он сейчас войдёт, всё разъяснится…

Какие могут здесь быть от него секреты, право слово?

Герцогиня сама открыла дверь и сделала приглашающий жест. Но в глаза сыну не смотрела.

– Вы больны, мадам? – спросил Рене, заходя внутрь.

– Да, что-то нехорошо.

Ответ прозвучал неуверенно. Так, как обычно звучат ответы, призванные заменить собой паузу, за которой скрывается то, о чём говорить не хотят.

– Надеюсь, ничего серьёзного? Мне показалось, что кто-то тут с вами разговаривал, однако фрейлина уверяла, что это не лекарь. Или она солгала, чтобы не пугать меня?

Герцогиня как-то странно фыркнула, пробормотала: "Кому тут быть?" и отвернулась.

Рене осмотрелся. Кроме них, действительно, никого больше не было. В комнате горел всего один светильник. Пахло духами, всё было по-домашнему, кроме наряда самой герцогини…

– Так вы всё-таки собираетесь на приём?

– Нет… Нет, я никуда не иду… Хотела, но передумала… Я очень устала. Готова выслушать тебя, если что-то срочное… Но недолго, Рене, прошу! Весь этот шум днём так меня утомил.

Рене только собрался сказать, что ему хватит ответа всего на один вопрос – из-за чего Ла Тремуй может следить за Клод? Но взгляд, случайно брошенный в сторону, заставил его замереть.

Прямо возле светильника, на столе, где фрейлины обычно ставили тазы для умывания и склянки с мазями, лежала пара перчаток. Мужских перчаток! Слишком щеголеватых для мессира дю Шастель и совсем уж неподобающих для секретаря, лекаря и любого другого мужчины из домашней службы, который мог бы находиться у герцогини в такое время.

Мгновение Рене неподвижно смотрел на перчатки, потом перевёл взгляд на мать и готов был поклясться, что, несмотря на сумрак в комнате, рассмотрел на её лице густой румянец.

– Я хотел поговорить о Клод, – холодно и медленно произнёс он.

– А что такое? Она больна? – встрепенулась герцогиня, на миг – очень короткий миг становясь прежней.

– Нет. Клод здорова. Но за ней следят. Я сам видел шпиона сегодня и был очень удивлён тем, что он одет, как слуга нашего Шарло…

В недрах тёмной комнаты почудился шорох.

– Что?

Перед Рене снова было лишь подобие его матери. Она, вроде бы слушала, но не слышала и вопрос свой задала, явно не понимая смысла сказанного, которое, впрочем, и не пыталась понять.

– Что с вами, матушка? – спросил Рене. – Вы меня не слушаете? Или вы