Читать книгу - "Россия и становление сербской государственности (1812-1856) - Елена Кудрявцева"

Среди поляков, прибывших с венгерскими беженцами, массовым явлением стало принятие мусульманства и смена имени. Это коснулось и бывшего военного руководства – генерал Бем принял имя Мурад-паши, генерал Штейн стал Ферад-пашой; всего в одном из донесений упоминается о 15 поляках, принявших ислам^[508]. Известно, что представитель польской эмиграции в Константинополе Чайковский впоследствии также пополнил ряды правоверных, взяв имя Садык-паши после того, как Николай I потребовал у турецких властей выслать его из страны и отобрать французский паспорт^[509]. Эмигрантов, принявших ислам, могли зачислить на военную службу, и таким образом они становились полноправными подданными Османской империи. Несмотря на то что принятие мусульманства порицалось польской диаспорой, часть переселенцев все же прибегала к этой мере для того, чтобы укрепить свое положение в Турции и не подвергаться гонениям в будущем. Те же, кто не хотел менять свою веру, были в начале сентября отправлены на острова Крит и Родос, для того чтобы стать членами христианской общины миллетов, также являвшихся подданными султана^[510].

Российского императора откровенно раздражала деятельность поляков, как и то, что им покровительствуют османские власти. Николай I не раз обращался к турецкому правительству с требованием выдать вождей польского освободительного движения Бема, Дембиньского, Замойского, Высоцкого и Чайковского. К этому требованию присоединились и австрийские власти, настаивая на выдаче беженцев из Венгрии. Заручившись поддержкой со стороны Англии и Франции, Порта отказала как России, так и Австрии. В результате 5 (17) сентября 1849 г. обе эти державы прекратили дипломатические отношения с Османской империей. Это событие, как обычно, получило свое особое толкование в Сербском княжестве. Возможность совершенного разрыва между Россией и Турцией породила надежды «воспользоваться войною для окончательного изгнания турков из своего отечества»^[511]. «Дела правительственные находятся в запущенном состоянии», – свидетельствовал Левшин о положении в княжестве. Выход из него виделся в новой русско-турецкой войне: как ни твердила сербская власть о европейской ориентации своей внешней и внутренней политики, а надежды на освобождение она, как и прежде, связывала лишь с Россией. Этого мнения придерживается и М. Экмечич, когда говорит о том, что сербское правительство не было в данный момент истинным хозяином в Сербии – Россия имела решающее влияние на оппозиционное движение в стране, тогда как правительство пыталось придерживаться прозападного курса^[512]. От временного прекращения дипломатических сношений Титова с Портой ждали «совершенного разрыва, и мысль эта приятна сербам»^[513]. Не только в Сербии с надеждой ждали выступления России в защиту славян – подобные иллюзии получили широкое распространение и в Болгарии. «Тамошние христиане дошли до степени отчаяния, в котором они с нетерпением ожидают, как единственного своего спасения, открытия войны между Россией и Портою и готовы при первом известии о движении русских войск восстать общими массами против турков»^[514]. Конфликт разрешился после того, как турки обещали выдать поляков-подданных России. 19 (31) декабря дипломатические отношения между двумя империями были восстановлены в полном объеме.

Внешнеполитическая обстановка вокруг Сербского княжества изменилась по завершении революционных событий в Австрии. Несколько улучшились русско-сербские отношения в целом. Князь Александр Карагеоргиевич был награжден орденом Белого орла за поддержание мира и порядка в Сербии. Сербское правительство почувствовало себя более уверенно на переговорах с османскими властями – сербской стороной вновь был поднят вопрос о выселении турок из княжества. Наладились связи с Австрией которая, по существу получила от сербов помощь в борьбе с мятежниками. По мнению Ристича, своим участием в антивенгерской войне Сербия была вовлечена в круг европейской реакции^[515]. Князь Александр все больше попадал под австрийское влияние, это сближение давало его противникам дополнительные аргументы для борьбы против него. Австрийское правительство предпринимало новые шаги по расширению сети своих консульств на Балканах. В конце 1849 г. оно основало новое консульство в Боснии, которое расположилось в г. Травнике. Левшин, сообщая об этом событии в Константинополь, не мог удержаться от замечания относительно медлительности российских властей, упускающих возможность расширить сферу своего покровительства на Боснию и Герцеговину. «Я того мнения, – писал консул, – что весьма было бы полезно, если бы и наше правительство с своей стороны нашло возможным учредить консульство в Боснии для оказывания возможного покровительства тамошним христианам православного вероисповедания»^[516]. В 1850 г. к Раевскому в Вену прибыла депутация боснийцев, которые обратились к русскому священнику с просьбой посодействовать учреждению российских представительств в Сараево и Мостаре. Эта просьба была доведена до сведения русского посланника в Вене и генерального консула в Белграде^[517].

Вопрос о расширении сети российских консульств на Балканах ставился не впервые. Еще в 1847 г. Титов направил в министерство докладную записку о необходимости основания нового российского представительства в Болгарии. «По всему протяжению берега Черного моря от устьев Дуная до Босфора нет никакого нашего агента, между тем как нередко заходят в тамошние порты российские купеческие суда», – докладывал государю К. В. Нессельроде на основании предложений Титова. Было принято решение учредить пост нештатного консульского агента в Варне «как для оказания покровительства подданным Империи, так и для содействия генеральному консулу нашему в Адрианополе (Ващенко) по делам булгарским»^[518].