Читать книгу - "Россия и становление сербской государственности (1812-1856) - Елена Кудрявцева"

Наблюдавшие за ходом военных действий европейские политики с удовлетворением отмечали, что выступления на стороне воеводинцев никак не отражаются на внутренней ситуации в княжестве, не нарушают спокойствия и не служат поводом к началу общеславянского движения. Более того, австрийские власти нашли в сербах-добровольцах своих союзников в деле подавления революционного движения венгров. Кничанин был награжден австрийскими властями орденом Марии-Терезии, а также получил медаль от черногорского владыки^[486].

Уже в феврале 1849 г. Кничанин был вынужден привести свое войско обратно в Сербию. Этого категорически потребовало сербское правительство под нажимом властей Австрии и Турции, которые с опаской наблюдали за внушительными успехами сербского оружия, ожидая его обращения против режимов Габсбургской монархии и Османской империи^[487]. Кничанин выразил желание выехать в Вену, для того чтобы протестовать против подобного решения. Вопрос о посещении австрийской столицы вызвал целую дискуссию между ним и Гарашаниным. Суть ее сводилась к определению роли сербов-добровольцев во внутриполитической борьбе Австрийской империи. Если в начале венгерского восстания австрийские власти видели в сербах бунтовщиков и осуждали помощь Сербии воеводинцам, то после развертывания широких военных действий против венгерской армии роль сербов из княжества получила другое толкование. Поэтому если раньше австрийский консул Мейерхофер протестовал против посылки отрядов в Воеводину, то позже эта акция приветствовалась австрийцами. Гарашанин тяжело переживал подобную метаморфозу.

Известно, что поддержка со стороны княжества носила характер братской помощи воеводинцам, выдвинувшим требование автономного управления края в рамках Венгерского королевства. При этом не исключалась возможность дальнейшего объединения Сербии и Сербской Воеводины. Однако по сути сербы воевали на стороне Австрии против венгерских повстанцев. «Сербы принесли жертву за целостность Австрийской империи» – так оценил ситуацию Ристич^[488]. Против подобного понимания событий выступал Гарашанин – если помощь добровольцев была на руку австрийскому двору, пусть «припишут это случаю, а не нашим намерениям»^[489]. Он напомнил Кничанину о том, что тот является представителем «политики обоих народов», а не только Воеводины и его приезд в Вену имел бы черты политического визита государственного деятеля Сербии, что отнюдь не являлось его миссией. Официальный Белград не имел ни малейшего намерения помогать Габсбургской монархии справиться с революционным движением ее подданных. В случае визита Кничанина в Вену ему пришлось бы выслушивать похвалы и благодарности, чего Гарашанин допустить не мог. Поддержка Австрии противоречила политике уставобранителей; известно, что Гарашанин возглавил курс на противодействие Габсбургам. Ударом по самолюбию сербского государственника стал факт его награждения австрийским орденом Железной короны II степени. Гарашанин не принял награды. Уже в 1850 г. новый австрийский консул в Белграде Т. Радосавлевич вновь советовал Гарашанину получить орден, поскольку ситуация вокруг этого события принимала неприличный оборот. Гарашанин упорствовал, ссылаясь на то, что ничем не заслужил столь высокой чести^[490].

Весной 1849 г. Кничанин с двухтысячным войском вновь перешел Дунай. Вплоть до июля его отряд продолжал борьбу с венгерской армией, которая к тому времени добилась значительных успехов. К весне весь Банат был в руках венгров. Председатель временного венгерского правительства Кошут провозгласил Венгрию независимой республикой. После этого российское правительство, за помощью к которому обратились власти Австрии, приняло решение об оказании военной поддержки Габсбургской монархии. Манифест о выступлении русских войск был подписан Николаем I 26 апреля 1849 г.

Как только русские войска заняли Дунайские княжества, на западе вновь заговорили о завоевательных планах России в отношении Османской империи. Российский посланник в Константинополе В. П. Титов на переговорах с Портой не раз подчеркивал, что ликвидация «революционного пожара» на границах России и Турции требует совместных усилий правительств этих держав. Нессельроде предупреждал Титова о возможном сценарии событий: «Если беспорядки в княжествах будут на грани взрыва, его императорское величество без колебаний займет их русскими войсками… от имени султана»^[491]. Последние слова специально подчеркивались. Чрезвычайный посол России в Дунайских княжествах также получил разъяснения МИД о необходимости занятия этих территорий, не доверяя «традиционной беспечности турок»^[492]. Подробный отчет о намерениях российского правительства был отправлен в Вену. В нем говорилось: «Мы заранее торжественно отказываемся от всяких видов на увеличение своей территории»^[493]. Но и без этих заявлений в Константинополе понимали, что «у царя было не больше резону идти на Стамбул войной, чем занимать Англию»^[494]. Об этом же свидетельствуют слова Мустафы Решид-паши, сказанные им в беседе с австрийским интернунцием: «Меня сейчас больше испугал бы уход русских войск из княжеств, чем их присутствие»^[495]. Таким образом, взаимного недоверия у руководителей двух держав перед лицом революционной опасности не наблюдалось.

Следует специально обратить внимание на тот факт, что решение об оказании вооруженной помощи Австрии не было столь легким и естественным для России, как это порой кажется на первый взгляд. Уже после того, как министр иностранных дел Австрии Ф. Шварценберг сообщил русскому посланнику в Вене П. И. Медему о желании своего правительства получить военную поддержку из России, этот вопрос оставался предметом тщательной проработки в Петербурге. «Эта возможность подверглась со стороны государя серьезному изучению, – сообщал Нессельроде^[496]. Без сомнения, – продолжал он, – если бы в Австрии сохранился прежний порядок, наш государь считал бы себя обязанным с готовностью откликнуться на малейший призыв со стороны австрийского императора». Но в обстановке, когда правительство Меттерниха сошло с политической сцены, а австрийский император проявил непростительную, на взгляд Николая I, «слабость» и «трусость», российский самодержец предпочел дождаться решения вопроса «о форме правления» в Австрии. «Когда император узнает определенно, на каких основаниях будет восстановлена австрийская монархия, он только тогда сможет прийти к определенным решениям», – завершает свою инст рукцию Нессельроде^[497]. После того как император отрекся от престола в пользу своего племянника Франца-Иосифа и в Венгрию были введены австрийские войска под командованием А. Виндишгреца, Николай I стал склоняться в пользу вмешательства в австро-венгерский конфликт.