Читать книгу - "Торговец тюльпанами - Оливье Блейс"

— Вот это действенное врачевание! — одобрил лекаря Берестейн-сын, после чего, отколупнув от свечи немного оплывшего воска, плотно заткнул себе уши.

Цирюльник, решив приступить к операции hic et nunc[57], первым делом раскрыл коробку с инструментами и вывалил на стол ее содержимое: хирургические ножи и ланцеты — прямые и изогнутые, железные, медные и костяные, но равно заляпанные кровью. Перед тем как положить очередной ножик к остальным, доктор Компан, приверженец греческой школы, а стало быть — поборник чистоты, старательно вытирал его о рукав.

Кучера усадили на операционный табурет, и слуга крепко держал его все то время, пока мучитель, намотав на большой палец жилу, по живому зашивал рану. Это было зрелище не для слабонервных, и Элиазар постарался бы его избежать, если бы не рассчитывал на то, что сразу после операции его слуга возьмет в руки вожжи: не господское это дело, полагал он, править упряжкой. И, едва очнувшись, Эрнст узнал, во-первых, что задолжал хозяину три флорина шестнадцать стёйверов (такую непомерную плату брал за свои услуги лекарь), а во-вторых — что, если он не хочет, чтобы его сию минуту уволили, ему следует без промедления забираться на козлы. Что оставалось делать? Кучер глотнул водки и мужественно исполнил приказ.

Вернувшись домой, Элиазар захотел узнать, при каких обстоятельствах его лакей получил эту страшную рану и по какой причине сам он все утро оставался без слуги.

— Ох, сударь, со мной такая странная история приключилась…

Увы! Едва Эрнст произнес эти слова, голова у него закружилась, он лишился чувств и упал со стула — так что к свежей ране на груди прибавилась шишка на голове.

— Да что это с парнем — прямо-таки лужей растекается!

Прежде чем выслушать рассказ, пришлось подождать, пока беднягу уложат и накормят, пока он немного отдохнет, а тем временем у изголовья раненого к сыну присоединился Паулюс, он и объяснил Элиазару в общих чертах, как было дело:

— Я послал Виллема к Юдифи Лейстер — узнать, кто просил ее нарисовать Semper Augustus и где этот человек живет, а затем отправил его к владельцу цветка, лейденскому крестьянину, с поручением найти тюльпан и купить его.

— Отец, этим следовало заняться мне! — возмутился Элиазар.

Паулюс ловко выкрутился:

— Но ведь ты сегодня должен был позировать вместе с невестой, и ни за что на свете я не стал бы отвлекать тебя от исполнения этого пленительного долга!

— Ладно, а дальше-то что было? — проворчал наследник.

— Едва Виллем, пришпорив коня, скрылся, в дверь постучали. Пришел старшина коллегии Красного жезла, и из его слов я понял, что ему, как и многим нашим собратьям, известна история Semper Augustus и что, стало быть, мой посланец много кого встретит на пути в Лейден.

Тут лежащий в постели кучер приподнял холодную и твердую, словно дверной молоток, руку, и Берестейны мигом придвинули стулья поближе, надеясь, что раненый вот-вот заговорит. Увы, вместо слов у раненого появилась только беловатая пена в уголках губ, отчего Элиазара передернуло. Но его отец, прикрыв простыней искаженное гримасой лицо, невозмутимо продолжил:

— Это еще не все… Гость рассказал, что за луковицей Semper Augustus охотятся прославленные, лучшие в стране цветоводы, и некоторых из них сопровождает вооруженная охрана, чтобы силой завладеть цветком, если деньги окажутся бессильны.

— И что же вы сделали?

— Что я мог сделать! Отправил кучера на подмогу Деруику.

Раненый вздрогнул. Его колени согнулись и вновь распрямились, сдернув простыню с верхней половины тела, и стало видно, что на лице кучера играет румянец, и вообще он выглядит вполне здоровым. Словно в подтверждение, Эрнст зевнул во весь рот и сел, свесив ноги.

— Что значит молодость! — философски заметил Паулюс. — Только что лежал и умирал — и вот уже скачет и пляшет! В добрый час! Что ж, Эрнст, похоже, ты уже оправился? Ну так расскажи, наконец, свою историю!

Чтобы кучер быстрее разговорился, младший Берестейн угостил его фарфоровой трубкой, достав ее из ларца темного дерева, инкрустированного слоновой костью. Польщенный Эрнст взял трубку и облизнул кончик чубука.

— Вот это да! Не то что у харлемских грузчиков!

Раскурив трубку, кучер выпустил струйку дыма, которая долго вилась в воздухе, и только когда она растаяла, заговорил снова:

— Господа! Правду сказать, сегодняшним своим спасением от смертельной опасности я обязан одному только Богу, нашему доброму Отцу… Вот я сижу сейчас здесь — и спасибо за это Провидению! Ведь совсем еще недавно клинок пронзил мне грудь, меня топтали ногами и бросили, сочтя мертвым!

До шляпы Берестейна-младшего дотянулась новая струйка дыма из трубки Эрнста, и Элиазар резким взмахом руки ее отогнал. Кучер понял, что пора переходить к делу: терпения хозяев хватит ровно настолько, насколько хватит табака в трубке.

— Одним словом… Добрался я до этого Маттейса Хуфнагеля уже к ночи, злой как черт, потому что пришлось тащиться с тяжелой каретой по грязным дорогам. Каждому встречному я светил фонарем в лицо, каждого, кто на глаза попадется, окликал — хоть мужчину, хоть женщину — никого не пропустил. Я так орал: «Мессир Деруик! Мессир Деруик!» — что просто надорвал глотку, но никто не видел и никто не слышал, чтобы сегодня о цветке разузнавал торговец тюльпанами с таким именем и такой внешностью, какую я описывал любому, кто хотел слушать.

Ректор не удержался от вздоха. Кисти рук у него были прикрыты кружевной оборкой манжета, но видно было, как беспокойно шевелятся пальцы.

— А дальше, дальше? — взмолился он.

— Да уже почти все. Я битый час вот так крутился, а потом мне наконец присоветовали пойти к крестьянам, охранявшим подступы к ферме. Вот уж мужланы так мужланы! Не поверите — просто шайка грязных нищих с заступами и садовыми ножами! Я как-то сразу и не заметил, что они все выпивши и топчутся своими деревянными башмаками прямо в лужах пива, и что вся земля там засыпана осколками битой посуды: эти дикари, как опорожнят кувшинчик, разбивают его о собственную башку!

Эрнст, забывшись, хлопнул себя рукой по лбу, на котором лиловела шишка, и вскрикнул от боли.

— В общем… — продолжал он, потирая лоб, — в общем, я нечаянно забрызгал их псину грязью из-под колес, и эти мужланы учинили надо мной расправу. Перво-наперво один мне нагрубил, ну я в долгу не остался и обругал его вдвое хуже, потом пришлось отпихнуть сапогом — признаюсь, довольно сильно — парня, который ухватился за козлы и лез ко мне, тут вся свара и началась, его брат, такая рыжая скотина, сдернул меня вниз, как занозу выдергивают, я шарахнулся головой, лежал на земле совершенно беззащитный, а они молотили меня кулаками.

— Ну и как же ты вырвался?

— Да спасибо пиву — говорил же, они были пьяные. Ну так вот, молотили они меня, молотили, вздули почем зря, устали, наверное, и бросили. Сколько я там, избитый, на земле провалялся, даже и не знаю, помню только: глаза открыл — а уже темно. Нигде — что во дворе, что на дороге — ни души. Думал, карету вашу, сударь, украли или разграбили, ан нет: никто к ней и не притронулся — опасались, небось, что важный хозяин за это накажет как следует. Так что я забрался на козлы и поехал дальше. Где только не искал! Все дороги объехал вокруг Дуса и Конкерка, добрался до Пульгефта и даже до Альфена. Несколько раз мне чудилось, будто что-то в кустах пошевелилось, я слезал с козел, шарил там, но только зайцев и диких гусей вспугнул незнамо сколько… И вдруг слышу: человек стонет — в торфянике. Побежал туда… и представьте, как удивился, когда в свете фонаря увидел там господина Деруика! Он был весь потный, бледный и растерзанный.