Читать книгу - "Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов"

— Михаил Львович — муж мудрый и опытный, — говорил седой как лунь боярин Василий Морозов. — При Василии III он был правой рукой, и государь перед кончиной наказывал его беречь как родного.

— Да только не чист он пред государем, — возразил князь Иван Бельский, сверкая белесыми глазами. — Слыхали мы о его замыслах недобрых, о сговоре с Михаилом Воронцовым.

— Глупости все сие! — крикнул Федор Воронцов, побледнев как полотно. — Думай, что языком мелешь, бездоказательно!

— Придет время — разберемся! — парировал Иван Шуйский.

— Братья-бояре! — повысил голос Андрей Шуйский. — Не след нам Глинского возвышать! Ведомо всем, что он норовит власть под себя подмять. При Василии III скольких извел, чтобы ближе к трону быть?

— Истину глаголет князь! — подтвердил Дмитрий Палецкий после обращенного на него взгляда Семена Бельского. — А сколь много у него земель? Половину княжества под себя подмял! Где это видано, дабы советник столь богат был?

— А заговор его? — поспешил Михаил Тучков, ошибочно решив, что обращенный взгляд Семена Федоровича относился к нему. — С крымцами сносился, против государя замышлял! Коли такое прощать, так и до смуты недалеко!

— А вера его? — еще сильнее распалялся Дмитрий Палецкий. — Все знают, что он к латинству склоняется. Как же может православный государь такого советника иметь?

— А сколь много он казны государственной на свои затеи потратил! — с готовностью присоединился к разговору Иван Пронский, заметив по выражению лица Василия Шуйского, что они не успевают за ходом дискуссии. — Где те деньги, что на армию собирались? Все в его карман ушли!

— Братья, не слепой ли се порок? — неожиданно усмехнулся Дмитрий Бельский, который до сих пор сидел с безучастным видом. — Глинский — муж гордый и властолюбивый. Даст ли он себя Телепневу в подчинении держать? Не думаю! Только разорение государству будет от такого правления.

— А что до Телепнева-Оболенского? — вмешался сам Василий Шуйский, давая понять, что пора сменить тему и обсудить другого кандидата. — Он конюший боярин, человек верный, но без опыта в государственных делах.

— А где его заслуги пред государем? — с показным смехом произнес Иван Бельский. — Только и всего, что лошадей хорошо разводил да сбрую золоченую делал!

— А коли он Елене Васильевне токмо угоден, — спокойным голосом, но достаточно громко произнес Семен Бельский, посмотрев на брата осуждающим взглядом (ему не нравилось, когда Иван вел себя как скоморох), — так не станет ли он ее прихоти исполнять, а не о благе державы думать? Почто нам любодея при дворе возвышать?

— И с Глинским у него вражда лютая, — добавил Михаил Тучков. — Как же они вместе править будут? Только смуту в государстве разведут!

— А кто ведает, сколь много казны на конюшни извел? — воскликнул Андрей Шуйский. — Все лучшие земли под пастбища отдал, все деньги на лошадей и сбрую потратил!

В палате повисла тяжелая тишина. Бояре переглядывались, понимая, что ни один из кандидатов не вызывал полного доверия. Выбор предстояло сделать между опытным, но властолюбивым Глинским и привилегированным, но неопытным Телепневым-Оболенским, и оба варианта таили в себе серьезные риски для государства.

Елена Глинская сидела с прямой спиной, ее взгляд все время оставался холодным и пристальным. Она внимательно следила за каждым движением бояр, за их мимикой и жестами. Когда кто-то из бояр позволял себе слишком вольные высказывания или в иносказательной форме пытался умалить ее авторитет, серые глаза правительницы вспыхивали гневом. Ее тонкие пальцы нервно вонзались в ладони, выдавая внутреннее напряжение.

Михаил Глинский казался более расслабленным, но его выдавали прищуренные глаза и едва заметная складка между бровями. В основном погруженный в свои мысли, иногда он что-то бормотал себе под нос и делал пометки на пергаменте. Его поза выдавала человека, привыкшего к интригам и политической борьбе, — слегка наклоняясь вперед, Михаил Львович переплетал пальцы и смотрел на выступающих. В его взгляде читалась настороженность и одновременно презрение к некоторым боярам, с которыми он давно враждовал.

Телепнев-Оболенский, напротив, выглядел слишком самоуверенно. В его позе отмечалась некая небрежность: одна нога закинута на другую, а взгляд, то и дело скользивший по лицам бояр, излучал явное превосходство. Порой он позволял себе едва заметную усмешку, когда кто-то из выступающих запинался или не мог четко выразить свою мысль. В его поведении сквозило стремление продемонстрировать свою значимость. Хотя в глубине глаз скрывалась тревога — он хорошо осознавал шаткость своего положения при дворе, несмотря на благосклонность к нему великой княгини.

Все трое сохраняли внешнее спокойствие, но внутри каждого из них бушевали эмоции: напряжение и тревога. Их взгляды то и дело встречались, и они обменивались едва заметными знаками согласия или несогласия. В их позах и жестах читалось понимание того, что каждое мгновение этого заседания может стать поворотным для их будущего. Каждое слово бояр могло нести как угрозу, так и возможность укрепить их позиции при дворе.

А страсти в Золотой палате тем временем не утихали.

— И как же они будут делить власть? — спокойным голосом спросил Семен Бельский, искоса взглянув на Василия Шуйского. — Один будет править днем, а другой — ночью, что ли?

— Полно тебе, князь, балагурить, — осадил его Василий Васильевич. — Тут дело серьезное, а ты шутки шутишь.

— А что до дел государственных? — вмешался Андрей Шуйский, недовольно взглянув на брата. — Кто будет решать важнейшие вопросы: о налогах, о войске, о дипломатических сношениях?

— Решать будут равноправно. Внешние дела — от имени государя, внутренние — от имени правительницы и малолетнего князя.

Андрей Васильевич в надежде на поддержку посмотрел на Семена Бельского. Семен Федорович перевел взгляд на Михаила Тучкова, призывая к действию.

— Да только как быть с тем, что Глинский норовит все под себя подмять? — спросил Тучков первое, что пришло в голову. — Не станет он слушать ничьего совета, особливо от Телепнева.

— А мы вот так решим, — сказал Василий Шуйский. — Пусть каждый отвечает за свое дело. Глинский — за внешние сношения, Телепнев — за внутренние заботы.

— И кто же будет над ними надзирать? — неожиданно громко спросил Семен Бельский, глядя на старшего Шуйского с подозрительным прищуром.

— Надзирать будет сама великая княгиня, — ответил Василий Васильевич. — А мы, бояре, блюсти будем, дабы не преступали они пределы своих властей.

Семен Федорович вскинул бровь: «Что-то тут неладно», — и отвел взгляд.

— А коли что не так? — крикнул Иван Бельский. — Коли начнут они друг другу козни строить?

— Тогда снова сойдемся, — ответил глава Боярской думы, — и решим, кто из них доверия недостоин. Но ныне нам подобает верить в их верность государю и державе.

Напряжение в Золотой палате достигло предела. Некоторые из бояр, не скрывая своего раздражения, уже поднимались со