Читать книгу - "Стальной ураган - Виктор Прудников"

Но как бы ни развивались события, советско-германский фронт все равно смещался на Запад. Войска Белорусских фронтов подходили к землям Восточной Пруссии, Украинские фронты успешно действовали на территории Польши.

1 августа 1944 года в Варшаве вспыхнуло восстание под руководством генерала Бур-Комаровского. Повстанцы рассчитывали на помощь подходивших советских войск. Но войска исчерпали свои силы и возможности в предыдущих боях, они нуждались хотя бы в кратковременном отдыхе и пополнении личным составом и техникой.

Польские повстанцы оказались один на один с хорошо вооруженным и сильным противником. Уже упоминавшийся немецкий генерал Типпельскирх отмечал в своих мемуарах: «Восстание вспыхнуло 1 августа, когда сила русского удара иссякла и русские отказались от намерения овладеть польской столицей с ходу. Вследствие этого польские повстанцы оказались предоставленными сами себе. Вначале их успехи были ошеломляющими: большинство немецких военных и гражданских учреждений, находившиеся в этом крупном городе, были отрезаны от внешнего мира, вокзалы заняты повстанцами, располагавшими минометами, 20-мм зенитными пушками и противотанковыми средствами; магистрали города блокированы. Лишь мосты через Вислу удалось удержать. Если бы русские продолжали атаковать предместное укрепление, положение немецких войск в городе стало бы безнадежным»[205].

К середине августа была решена судьба Сандомира, блокированного войсками 13-й армии Пухова и танкистами корпуса Гетмана. Немецкому гарнизону предложили сложить оружие и сдаться, но его командование отвергло предложение. Оно исходило, видимо, из того, что положение наступающих советских войск не столь блестяще — сами могут оказаться в кольце. И в самом деле — и на левом, и на правом берегу Вислы находилось еще много немецких войск — всякое могло случиться. Не случайно берлинское радио на ультиматум ответило так: «Мы в кольце, и вы в кольце — посмотрим, что будет в конце».

Но конец, то есть развязка, все же наступил. 18 августа начался штурм Сандомира. К вечеру город уже находился в руках наших пехотинцев и танкистов, хотя бои на берегах Вислы продолжались еще и на следующий день.

Надо сказать, что танкисты Гетмана в этом штурме сыграли решающую роль. Там, где не хватало артиллерии, ее заменяли танковые пушки и пушки тяжелых артиллерийских самоходных полков. О боях на Сандомирском плацдарме командир корпуса писал: «Бои с 18 по 20 августа были для нашего корпуса последними в Львовско-Сандомирской наступательной операции и… самыми тяжелыми. В них особенно ярко проявились высокий боевой дух, стойкость и массовый героизм наших воинов, их несгибаемая воля к победе, готовность к самопожертвованию, товарищеская помощь и взаимовыручка в бою»[206].

Если солдаты и офицеры, по признанию Гетмана, оказывали друг другу товарищескую помощь и взаимовыручку, то среди высшего командного состава 1-й гвардейской танковой армии такого, к сожалению, не наблюдалось. Тут хотелось бы остановить внимание на отношениях командарма Катукова и командира корпуса Гетмана. Они совсем разладились. Что же произошло?

Ни Катуков, ни Гетман в своих мемуарах об этом никогда не упоминали, стараясь делать хорошую мину при плохой игре. Сейчас судить трудно, насколько эти отношения сказывались на солдатах и офицерах, но то, что сказывались, это несомненно. И по сей день ветераны армии с горечью вспоминают об этом.

Катуков неожиданно сместил командира корпуса с должности. Гетман исчез из поля зрения 19 августа 1944 года. В мемуарах Михаил Ефимович Катуков написал: «Сандомир был окружен. Его блокировали части 13-й армии Пухова и 11-го гвардейского корпуса А. Л. Гетмана». Можно уже не искать в армейских приказах фамилию Гетман, хотя Андрей Лаврентьевич продолжал занимать высокую должность в танковой армии — помощника командующего.

Сам же Гетман описывает свой уход с должности более чем скромно: «А в конце этого же месяца (августа 1944 года. — В. П.) командиром 11-го гвардейского танкового корпуса был назначен Герой Советского Союза полковник Амазасп Хачатурович Бабаджанян. Ранее он успешно возглавлял 20-ю гвардейскую механизированную бригаду 8-го гвардейского механизированного корпуса… Меня назначили заместителем командующего 1-й гвардейской танковой армией»[207].

Почему все же произошла смена командования в такой ответственный момент? Если говорят, что коней на переправе не меняют, а тут произошла замена, значит, что-то случилось серьезное. Поменять боевого танкового генерала с академическим образованием на полковника-пехотинца, ускоренно закончившего академические курсы, можно было только при каких-то чрезвычайных обстоятельствах: серьезная болезнь, тяжелое ранение или смерть в бою. Но ни того, ни другого, ни третьего не наблюдалось. Гетман был жив и здоров.

К сожалению, ни архивы, ни литературные источники — воспоминания боевых друзей Катукова — Бабаджаняна, Дремова, Шалина и других — не внесли ясности. Каждый из них в своих мемуарах писал примерно так: «Произошли перемещения в командном составе. Вместо убывшего по состоянию здоровья генерала Е. В. Барановича заместителем командующего армией был назначен генерал А. Л. Гетман». «Командиром 11-го гвардейского танкового корпуса стал полковник А. Х. Бабаджанян».

Взаимоотношения с командармом у Гетмана, надо полагать, были не простыми. Тяготея к самостоятельным действиям, Андрей Лаврентьевич зачастую принимал решения, позволяющие, не нарушая общей стратегической задумки командования, наносить удары противнику не традиционными способами — фронтальным наступлением, фланговыми охватами, заходом с тыла, а в зависимости от того, что диктовала фронтовая обстановка.

Катуков, при всей его природной сметке, получив приказ, всегда «брал под козырек», из-за чего многие бои, им проведенные, оставляли желать лучшего. Особенно это было заметно на начальном этапе войны и даже в то время, когда он командовал корпусом — сначала на Дону, потом на Калининском фронте.

Гетман же с выполнением приказа не торопился, обдумывал каждую деталь предстоящего боя. Известно, что любой бой сопряжен с человеческими и материальными потерями, и генерал Гетман, как рачительный хозяин, стремился эти потери свести до минимума. Известно и другое: принятие того или иного решения отзывалось не только строчками боевых донесений, но и стонами раненых и скупыми словами «похоронок»: пал смертью храбрых.

О причине разногласий между командармом и командиром корпуса можно сказать только одно: Катуков перестал уважать своего товарища по оружию, более образованного, чем он сам, и талантливого.

Об этом «раздрае» знали многие армейские начальники, в том числе и член Военного совета Н. К. Попель, но он не пошевелил пальцем, чтобы погасить конфликт в самом его зарождении. А в своих мемуарах Николай Кириллович написал: «Я возвращаюсь к Днестру с тревожной мыслью о положении в корпусе Гетмана на левом фланге.