Читать книгу - "Иван Ефремов - Николай Смирнов"

Михайлов, присмотрев место в Сёмином овраге, как обычно, нанял для работы окрестных мужиков. Закончив вскрышные работы на намеченном участке, мужики отпросились домой, к жёнам. Сотрудники института принялись разбирать костеносный слой. Вскоре стало известно, что в Тетюши приехала Гартман-Вейнберг.

Вечером сотрудники, как обычно, ушли в деревню — они жили в избе. В палатке у оврага остался ночевать татарин Зиннур. Холодным туманным утром он прибежал в избу, запыхавшийся и возмущённый: Гартманша кости ворует!

Михайлов и Лукьянова поспешили к раскопу: на краю, на снопе соломы, сидит Александра Паулиновна, а школьники, которых она наняла в помощники, как чертенята, копаются, костеносный участок разбирают! Овраг-де её, она уже несколько лет сюда ездит, стало быть, кости тоже её!

Михайлов от неожиданности опешил и решил обратиться в Тетюшинский райисполком — искать правду.^[139]

— Вы учёные, сами и разбирайтесь, — отрезал председатель. — Вам что, оврага мало?

Тогда Михайлов дал телеграмму, и из Москвы приехала комиссия: геолог и два палеонтолога, в том числе и Ефремов.

Посоветовавшись с коллегами, Иван Антонович предложил Александре Паулиновне объединить усилия МГУ и Палеонтологического института. Он привык к мысли, что научные открытия принадлежат всему обществу, что в науке нельзя считаться — только отдавая, можно вновь и вновь черпать из неиссякаемого источника знаний. Но Гартман-Вейнберг не намерена была делиться будущими научными открытиями.

Два дня они разбирались и решили: участок должен принадлежать тому, кто провёл вскрышные работы. Мария Фёдоровна обрадовалась: значит, кости наши!

Она рассказывала:

«Иван Антонович тихонько отвёл Михайлова в сторону и говорит:

— Знаете, Михаил Николаевич, мне что-то жалко её. Пожилая женщина. Давайте отдадим участок ей, а сами уедем на Волгу. Там до костеносного слоя не так много метража снимать. Всё-таки мы мужчины.

Вот эта доброта Ивана Антоновича меня тогда поразила. Да я бы ни за что в жизни не уступила, тем более что Гартманша была неправа! И ещё мне запомнилось с того случая предсказание, сделанное Иваном Антоновичем, когда он уезжал. Он садился в тарантас, а потом повернулся к нам и говорит:

— Чёрт побери, ведь будет же время, и это не так уж далеко, когда мы на наши палеонтологические раскопки будем летать на самолётах, раскапывать машинами, грузить машинами, обрабатывать машинами! И не так уж далеко это будущее!

И действительно, всё стало так, как он сказал».^[140]

Окончательно оформилось отношение Ивана Антоновича к Александре Паулиновне: ничего, кроме плохого, он от неё не ждал.

Через год Ефремов вернулся в Татарию, на Волгу, руководителем экспедиции. С ним были жена, Елена Дометьевна, Эглон с семьёй, Лукьянова и несколько других препараторов. Жили у лесника, целый день копались в земле, а по вечерам наедались до отвалу и играли в волейбол — учёные против препараторов. Невысокие препараторы обычно проигрывали — с набитым животом не больно-то попрыгаешь. Это Ивану Антоновичу хорошо было: он высокий, как хлопнет ручищей по мячу — никто взять не может.

М. Ф. Лукьянова вспоминала такую экспедиционную историю: «Поскольку мы работали в Татарии, Иван Антонович решил всех рабочих в день сабантуя отпустить. А я с шофёром Лебедевым поехала на базар. Лебедев выпить очень любил, всегда спирт клянчил. Я даже и не заметила, как он успел, глядь — уже пьяный. А нам ещё обратно ехать! У татар такие коляски есть с высокими колёсами. Прямо колесницы! Так Лебедев то одну колесницу заденет машиной, то другую. А я-то рулить не умею! Еле-еле доехали до Еникея, где Зиннур жил. Этот тоже с праздника пьяный. Заставила я шофёра поспать, так что в лагерь мы приехали поздно вечером. Лебедев уже протрезвел и видит, что от татарской колесницы у него в бензобаке вмятина. Испугался, что начальник заругается, заехал с машиной в кусты, чтобы бака не видно было. Но Ивана Антоновича не проведёшь! Спросил, почему так поздно приехали, потом обошёл машину. Вмятину, конечно, разглядел. <…> Пуще всего Иван Антонович не терпел неправды. Уж лучше, говорит, горькая, но пусть будет правда».^[141] Как говорила Мария Фёдоровна, Ефремов нутром чуял ложь.

Шофёра Ефремов наказал просто: не взял с собой в следующую экспедицию. В глазах работников это было самым суровым наказанием.