Читать книгу - "Предсказанная смерть. Шпионки на службе Екатерины Медичи - Мюриель Романа"

– Какое вам дело? Вы ведь не мой супруг.

Слова эти хлестнули пощечиной, напомнив ему о жестокой правде. Отец вынудил разорвать их помолвку, чтобы женить его на другой. Из сыновней преданности он солгал Луизе, сделав вид, будто это его собственное решение. А затем предложил стать его любовницей, и она не оправилась от такого оскорбления. Теперь же сердечная рана Луизы переродилась в уязвленную гордость.

– Я жажду защитить вас, Луиза. Жажду страстно.

– Граф, я признательна за вашу заботу. Вы мне как брат.

Вместо того, чтобы успокоить его, она забивала еще один гвоздь в крышку гроба его надежд. Он больше не мог заглушать голос ревности.

– С кем вы были, сударыня?

Она вздернула подбородок:

– Я ничего не должна вам, Габриэль.

Она развернулась, чтобы двинуться дальше по лестнице, но он сильными руками прижал ее к стене. В глазах ее мелькнул страх: она знала, на что он способен. Он это заметил, с диким наслаждением. И восхитился, как она приручила тот страх, решительно взглянув ему прямо в глаза и приказав степенно:

– Отпустите меня, сударь.

Ему вдруг остро захотелось допросить ее с пристрастием. Он представил, как привязывает ее, совсем нагую, к деревянному кресту и пытает языком до тех пор, пока она не выдаст ему имя любовника. Тогда он пойдет и пронзит его мечом, а затем вернется и овладеет ею, еще трепещущей от страха. Вожделение нарастало, и в его шоссах становилось тесно. Он успокоится теперь, лишь когда овладеет ею. Такой день настанет, он не сомневался, хотя до сих пор его попытки не увенчались успехом. Он наклонился и прошептал ей в ухо:

– От вас, сударыня, пахнет развратом.

Она вызывающе смерила его взглядом.

– Именно, сударь, в моих покоях уже ждет следующий любовник, и ничто не пьянит его так, как аромат моей плоти.

Габриэль де Монтгомери сжал пальцы. На этот раз ему хотелось свернуть нежную шею Луизы. С его силой это было бы не труднее, чем преломить веточку. Ему необходимо было остыть. Он закрыл глаза, вдохнул поглубже.

Наконец он разжал руки, и Луиза, не дожидаясь, что за этим последует, быстро взбежала по лестнице. Капитан не мог дольше сдерживать ярость: он со всей силы ударил кулаком в стену, невзирая на боль в костяшках; это был пустяк по сравнению с тем, как страдали его душа и тело.

Луиза

Неужели он никогда не оставит ее в покое? Сердце Луизы оглушительно билось, пока она поднималась по лестнице к себе. Только войдя, она наконец смогла выдохнуть. Казалось, она задержала дыхание, едва Габриэль де Монтгомери возник на лестнице. От того, что прочла она в его бледно-голубых глазах, все внутри похолодело, до самых кончиков пальцев. Лишь овал лица смягчал его воинственный вид. Наверняка он подстерегал ее всю ночь, как охотник подстерегает добычу. Подумав так, она вздрогнула от тревоги. Ей не следует его бояться. Он капитан королевской стражи и, в конце концов, отвечает за безопасность в Лувре. К тому же она знает его с детства. Они росли, играли вместе, кочуя вместе с королевским двором из Фонтенбло в Блуа, из Шамбора в Амбуаз. Но когда у нее округлилась грудь и наметилась талия, он взглянул на нее глазами мужчины. С тех пор она избегала его. И если соблазнять пажей и оруженосцев стало для нее забавой, то с ним, напротив, все было не в шутку. От него веяло опасностью, неясной, но тревожащей. Однако, едва она вспомнила, как сильные руки схватили ее на лестнице, жар пробежал по ее телу до самых волос. Но она прогнала это чувство, тряхнув головой. Она не сомневалась: с ним она бы пропала.

Войдя в спальню, она обнаружила ванну, которую приготовила ее служанка Фанфи – женщина с обильными светлыми локонами, которые она пыталась обуздать, делая немыслимые начесы. На самом деле Фанфи звали Франсуазой, но Луиза называла ее так с самого детства, едва начала лепетать. Она была ей кормилицей, а когда девочка выросла из пеленок, стала горничной, под тем предлогом, что после стольких господских отпрысков грудь ее уже ни на что не годилась; на самом же деле она привязалась к Луизе сильней ее собственной матери и не вынесла бы расставания. В детстве Луиза восприняла эту новость как нечто естественное; и лишь повзрослев, смогла оценить единившую их близость, сродни общей тайне.

Луиза протянула ей рыжий парик. Служанка убрала его в невысокий комод, надев на тряпичную голову рядом с его собратьями, от темно-каштанового до яркого, почти алого. Затем Фанфи по одной извлекла шпильки из волос госпожи и распустила плотно заплетенные вокруг головы светлые локоны. Луиза поводила головой, и золотистые кудри упали на плечи. Служанка сняла гревшееся над каминными углями ведро с водой и вылила его в ванну, где уже плавали лепестки роз. Дохнуло ароматным цветочным паром.

У Луизы не было времени нежиться в ванне. Вопреки сказанным Монтгомери словам, никакой любовник не томился по ней, и ждавшая ее особа не обладала терпеливостью воздыхателей. Луизе следовало поторапливаться, чтобы застать ее, пока она не покинула замок на рассвете. Горничная помогла ей раздеться. Луиза отдала ей мешочек и вошла в воду. По телу разлилась нега. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула запах роз. Блаженство пьянило ее, а вихрь ароматов омывал изнутри.

– Сколько там?

– Как обычно, пять парижских су, госпожа.

Это была половина жалования, которое Луиза платила служанке каждый месяц.

– Прекрасно, тогда и поступите с ними как обычно.

– Хорошо, госпожа.

Служанка сунула один в карман юбки, потом высыпала оставшееся содержимое мешочка в сундучок, спрятанный под кроватью с балдахином. Луиза не оставляла себе заработанных денег. Она передавала все в лечебницу для падших женщин, страдающих сифилисом, который называют еще «неаполитанским недугом», с тех пор как Франциск I привез его из Итальянской кампании. Двенадцать лет тому назад он умер от него же в страшной агонии после долгих, многолетних мучений. Причины его гибели были государственной тайной, но Луиза входила в круг посвященных. На самом же деле болезнь пришла из куда более дальних краев – ее привезли из Америк испанские конкистадоры: кара за их плотские грехи с дикарками, как тогда говорили.

С тех пор сифилис выкашивал ряды блудниц, которых оставляли медленно умирать. Публичные дома таких не терпели и сразу выкидывали на улицу, где те продолжали трудиться, пока из-за язв не переходили на положение чумных, обреченные умирать от голода или своего