Читать книгу - "Андрей Боголюбский - Алексей Карпов"

О последующей судьбе князя Мстислава Юрьевича ничего определённого сказать, к сожалению, нельзя. На Русь он, судя по всему, так и не вернулся^[83]. Если верно, что Мстислав — одно лицо с упомянутым выше «Феодором Росом», то можно предположить, что он умер в Византии. После него остался сын Ярослав, получивший прозвище Красный (то есть красивый): он-то как раз обоснуется в Суздальской земле, и его дядя Всеволод Юрьевич впоследствии будет поручать ему весьма ответственные дела и сажать на разные княжеские столы — от Новгорода до Переяславля-Южного.

Не вернулся на Русь и князь Василько Юрьевич. Судя по тому, что его владения на Дунае около 1165 года были переданы какому-то другому русскому князю, сам Василько к тому времени уже скончался. Из братьев Юрьевичей на Русь суждено было возвратиться только самому младшему, совсем ещё юному Всеволоду. Что стало в Византии с их матерью, также остаётся неизвестным.

Путь Всеволода из Подунавья на Русь, по всей вероятности, оказался непростым. Кажется, он побывал в Солуни — а это довольно далеко от Дуная^[84]. Есть основания полагать, что ему — наверное, с кем-то из его «дядек», наставников, — пришлось затем пробираться домой через охваченную войной Венгрию, прибегнув к помощи сначала чешского короля Владислава II, а затем и германского императора Фридриха I Барбароссы. Во всяком случае, летом того же 1165 года («примерно на праздник святого Петра», то есть около 29 июня) где-то на Дунае король Владислав «представил пред очи» императора Фридриха «кого-то из мелких русских королей», который тогда же был приведён в подчинение императору.^[85] Более об этом «русском короле» в источниках ничего не сообщается, имя его не названо. Но историки давно уже предположили, что речь может идти о десятилетнем Всеволоде. Не по причине ли своего юного возраста он был тогда назван «мелким»? Позднее, когда Всеволод Юрьевич станет великим князем Владимирским, император Фридрих будет поддерживать с ним самые добрые отношения — об этом нам достоверно известно из русской летописи^[86]. Так может быть, их сотрудничество имело своим источником встречу на Дунае в далёком 1165 году?

Русские летописи упоминают о Всеволоде начиная с зимы 1168/69 года, когда он вместе с братом Глебом Переяславским встанет под знамёна Андрея. Но раньше этого времени его молодость и не могла привлечь к нему внимание летописцев. Уместно заметить, что и Всеволод, и его брат Михалко по-прежнему должны будут оставаться на юге: до самой смерти Андрея Боголюбского путь в Суздальскую землю будет для них закрыт. Как будет закрыт он и для их племянников Мстислава и Ярополка Ростиславичей.

* * *

Изгнание братьев стало важной вехой в биографии князя Андрея Юрьевича. Не случайно южнорусский летописец прямо указывал на то, что князь пошёл на этот шаг, «хотя самовластець быти всей Суждалськой земли». И Андрей действительно стал «самовластием», или, по-другому, «единовластием», «самодержцем», в своём княжестве. По наиболее вероятному предположению историков, это слово являлось калькой греческого титула «монократор», или «автократор», который носил «византийский император, не деливший власти с соправителями». Соответственно, «самовластцами» называли тех русских князей, которые не имели соправителей или соперников, претендующих на их престолы. Так, первым «самовластием» — задолго до Андрея — назван в летописи князь Ярослав Мудрый — образец для большинства русских князей последующего времени. Но летописец назвал его так лишь после того, как ушёл из жизни — причём своей смертью! — его брат Мстислав, разделявший с ним до этого власть над Русской землёй^[87]. Затем, правда, в той же летописной статье следует известие о том, как Ярослав заточил во Пскове в «поруб» последнего оставшегося в живых своего брата Судислава, который якобы был «оклеветан» к нему. Деяние, что и говорить, весьма неблаговидное! Но оно как бы вынесено за скобки летописного повествования: согласно логике летописца — но, очевидно, вопреки собственно исторической логике! — заточение брата никоим образом не связывалось с «самовластием» Ярослава. Так, путём нехитрой перетасовки летописных известий, Ярослав оказался выведен из-под возможного удара: его «самовластие» было достигнуто естественным путём, без какого-либо его вмешательства, как бы само собой.

Андрею в этом отношении повезло меньше, хотя поступил он с братьями гуманнее своего далёкого предка. Изгнав братьев, он уподобился прежним русским «самовластцам», а заодно и самому «автократору» Мануилу Комнину. Но, в отличие от того же Ярослава Мудрого (точнее, в отличие от его летописного образа), Андрей не стал дожидаться, когда судьба повернётся к нему лицом, избавит его от возможных претендентов на власть, а сам, своими руками повернул судьбу в выгодном для него направлении. А такое в древней Руси никогда и ни у кого не вызывало одобрения.