Читать книгу - "Рождение богов (Тутанкамон на Крите). Мессия - Дмитрий Мережковский"

Молодой орел поднялся со скалы, медленно взмыл, озаряемый снизу заходящим солнцем, серебристо-седой, царственный, и плавными кругами закружил, высматривая добычу в степи, сосунка антилопы или степного стрепета.

«Я носил вас как бы на орлиных крыльях и принес вас к Себе», – вспомнил Иссахар слово Господне к Израилю. «Так и меня сейчас несет!» – подумал он. Вспомнил также, что говорил ему Птамоз, посылая в Город Солнца: «Будь тверд и мужественен, сын мой, ибо с тобою Господь: Он совершит за тебя».

И дал ему нож, маленький, бронзовый, жертвенный, с головой бога Амона-Овна вместо рукояти: на что, не сказал, и он не спросил, – сам понял.

Вспомнив это, засунул руку под плащ, за широкий кожаный пояс и, нащупав в нем спрятанный нож, сжал рукоять нежно и крепко, как любящий – руку возлюбленной. «Ну что же, страшно? – подумал. – Нет, ничего не страшно с Ним: Он за меня совершит. Несет, несет и принесет к Себе!»

Обернулся к Ахираму и сказал:

– Дядюшка, достань мне пропуск!

Все эти дни хотел это сказать, но не смел; сам еще за минуту не знал, что скажет.

– Какой пропуск?

– На завтрашний день, во дворец.

– Да что ты, сынок, ошалел, что ли? Где я тебе, на ночь глядя, пропуск буду доставать?

– Дядюшка, ты все можешь, у тебя везде ходы, лазейки. Достань же, миленький, достань! – умолял Иссахар так, как будто дело шло о спасеньи жизни его.

– А тебе на что? – спросил Ахирам, вглядываясь в него пристально.

– Чтобы видеть царя.

– Да ведь ты его уже видел.

– Плохо, издали. Завтра день прошений: всех подпускать будут к престолу. Близко увижу, лицом к лицу. Очень мне нравится Радость-Солнца. Видеть его – радость! – говорил Иссахар умиленно, восторженно.

– Нет, не будет тебе пропуска, – сказал Ахирам, покачав головою решительно. – Бог тебя знает, что у тебя на уме, еще беды с тобой наживешь!

Иссахар вынул мошну из-за пазухи, достал из нее большого, в полпальца, священного жука, Хэпера, из чудесной синайской ляпис-лазури, и подал его Ахираму.

Тот жадно схватил его, взвесил на ладони и долго, тщательно разглядывал.

– Славненький камешек! – проговорил наконец, колеблясь между восхищеньем знатока и желаньем сбить цену товара. – Есть на брюшке подпалинка, муть будто кажет, прозелень, а ничего, недурен, даже очень. Из казны Амоновой, что ль? Украл?

– Что ты, дядюшка, я не вор. Святой отец подарил.

– Ну-у! За что же! А впрочем, дураки на свете бывают всякие: дарят и ни за что… Сколько возьмешь?

– Ничего, только пропуск достань.

Глаза у старика разгорелись. Опять осмотрел камень, даже полизал, покусал; быстрым, как бы воровским, движеньем погладил свою Авраамову бороду, поднял бровь, прищурил глаз и сказал, отдавая камень:

– Слушай, сынок, в городе сегодня не ночуй: будет облава. Страженачальник Маху что-то пронюхал, бунтовщиков нут-амонских ищет. В Козьей пещере ночуй, над Шэолом. Нааман проведет. Если пропуск достану, приду туда до полуночи, а если нет, значит, дело плохо, – беги, душу спасай!

Иссахар опять подал ему камень, но он его не взял.

– Нет, вперед не надо. Будет товар, будет и плата – я честный купец.

Не лгал: был честен – плут и честен вместе, по завету Авраамову.

– Жалко мне тебя, Рыженький! – проговорил он тихо, со старческой благостью. – Брат твой, Элиав, погиб ни за что: как бы и тебе не погибнуть… Помни, сынок, люди на страданье рождаются, как искры пламени, чтобы устремляться вверх, а все-таки сладок свет солнца живым; и псу живому лучше, нежели мертвому льву.

«Душу мою за камень купил и вот жалеет», – удивился Иссахар. Опять взглянул на орла, все еще кружившего в небе, вспомнил, что будет завтра, и сердце забилось от радости: «Несет, несет и принесет к Себе!»

Взошли на вершину холма и увидели внизу, в котловине, правильный четырехугольник совершенно одинаковых домиков, пересеченный сетью улочек и огражденный высокими стенами.

Мертвая пустыня была кругом: ни деревца, ни кустика – только камень да песок: зимою холодная могила, летом раскаленная печь: настоящий Ад – Шэол.

Снизу пахнуло на них как бы смрадом тлеющей падали. Ахирам повел носом, поморщился:

– Ох-ох-ох! Человечинкой пахнет, двуногой скотинкой. Ни колодца кругом, ни источника, а на реку-то за водой не находишься: в собственном смраде задыхаются, бедные.

Быстро спустились, всё той же тропинкой, на дно котловины и подошли к воротам Шэола. Ахирам постучался. Открылось оконце в стене, выглянул привратник, узнал старика и отпер калитку. Иссахара сначала не хотел пускать, но Ахирам что-то шепнул ему на ухо, что-то сунул в руку, и он пропустил обоих.

Длинные, узкие, прямые, как по шнуру вытянутые, улочки шли от площади у ворот в глубину селенья. Голая стена была с одной стороны каждой улочки, а с другой – дверцы в глиняных, низеньких, совершенно одинаковых домиках, подобьи скотских стойл: улочки – как бы тюремные ходы; домики – как бы тюремные кельи. Ни кладовых, ни житниц: всем заключенным в Шэоле выдавался казенный паек.

Лужи помоев с тучами жужжащих над ними мух, кучи помета, скотского и человечьего, смердели так, как будто все селенье было одна огромная свалка нечистот.

«Язву проказы наведу на домы ваши, – говорил Господь Израилю. – Если покажется язва на стенах домов, зеленоватые или красноватые ямины, должно выломать камни и бросить их на место нечистое; если же снова язва будет цвести, это проказа едкая; должно разломать сей дом».

Все дома Шэола цвели такими язвами. Мертвые камни изъедены были нечистью; тем более – живые тела людей: сыпи, чесотки, нарывы, лишаи, парши, коросты и страшные белые струпья проказы покрывали несчастных, заживо сошедших в Ад.

Царскою милостью разрешено было семьям узников жить вместе с ними; но и милость сделалась казнью: люди задыхались в тесноте еще большей. «Женки Пархатых плодущие!» – смеялись тюремщики. «Умножая, умножу семя твое, как звезды небесные», – благословил Господь Израиля; но и благословенье сделалось проклятьем: дети рождались и умирали бесчисленно, киша в смердящем Аду, как черви в падали.