Читать книгу - "Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз"

Но если Третий рейх и не отвергал продуктивизма (веры в бесспорную благотворность роста производства) и рационализации, специфику нацистских представлений об экономике невозможно будет уловить, если уделять внимание только этому аспекту. Тем более при таком подходе мы не сможем разобраться в общем идейном климате межвоенного периода. Ни в коем случае не будет лишним еще раз подчеркнуть, что в начале 1930-х гг. за спиной у Германии осталось почти двадцать лет, в течение которых экономический упадок и неуверенность решительно перевешивали ощущение процветания и экономического развития. В предыдущем десятилетии международная экономическая интеграция вызвала кризис. Инвестиции привели к банкротствам. Сотни тысяч молодых людей, с энтузиазмом стремившиеся получить профессиональное и высшее образование, оказались в рядах безработных. В свете этого опыта не нужно было быть ультраправым идеологом или параноидальным антисемитом, чтобы усомниться в правоте либерального учения о прогрессе^[437]. Немцы всегда были трудолюбивым народом. Они прилежно делали сбережения и инвестировали их. Их промышленные технологии не знали себе равных, по крайней мере в Европе. Но при этом Германия не была богатой страной. В свете этих обстоятельств были ли причины верить в то, что Германия вскоре вернется на путь стабильного прогресса, по которому она уже как будто бы шла в счастливые дни до 1914 года? Профессиональные экономисты тоже не могли сказать ничего обнадеживающего^[438]. Разумеется, были и те, кто сохранял приверженность либеральному оптимизму XIX века. Однако в 1930-е гг. их голоса ни в коем случае не были самыми громкими. Те немецкие экономисты, которые размышляли над вопросами долгосрочного экономического роста, обычно соглашались с Розой Люксембург, утверждавшей, что стремление к расширению производства ведет ко все более свирепой конкуренции на экспортных рынках – на это соперничество как на главное объяснение катастрофической Первой мировой войны ссылались и Штреземан, и Гитлер^[439].

РИС. 7. 42 года развития германской экономики при взгляде из 1933 г. (национальный доход на душу населения)

Защитники «новой экономики» в 1930-е гг. были настроены не более оптимистично. Кейнс, в противоположность утверждениям послевоенных популяризаторов его трудов, в 1930-е гг. не был апостолом экономического роста. В его «Общей теории» 1936 г. показывалось, как государственная фискальная политика может помочь экономике, страдающей от дефляционного спада. Но Кейнс не предлагал волшебной формулы экономического роста. Более того, и Кейнс, и многие из его главных сторонников в США скептически относились к возможности долгосрочного и устойчивого экономического роста^[440].

Этот контекст позволяет понять нежелание Гитлера соглашаться с либеральным евангелием прогресса в экономике. Экономический рост не мог считаться самоочевидным благом, и Гитлер был далеко не единственным человеком, утверждавшим это. Как мы видели, учение об экономической жизни как об арене борьбы приняло законченный вид уже в Mein Kampf и во «Второй книге» Гитлера. И последующая депрессия только подтвердила этот дарвиновский подход. С учетом высокой плотности населения в Германии и уверенности Гитлера в неизбежности конфликтов, к которым приведет экономический рост, основанный на экспорте, завоевание нового «жизненного пространства», безусловно, выглядело единственным способом повысить уровень германского дохода на душу населения. Гитлер едва ли мог проявить больше настойчивости или последовательности при защите этой позиции. Как мы уже видели, он неустанно проповедовал свое мнение в самые первые дни после прихода к власти в 1933 г. В его глазах агрессивная внешняя политика, основанная на военной мощи, являлась единственной реальной основой экономического процветания. Однако в краткосрочном плане ущерб, нанесенный уровню жизни немцев годами предрассудков и пренебрежения, можно было исправить посредством конкретных действий правительства. Гитлер и его приспешники питали твердое убеждение в том, что росту уровня жизни в Германии с 1918 г. препятствовал пагубный союз эгоистичных буржуазных либералов и вульгарных социалистов^[441]. Этот заговор пессимистов пошел на пользу лишь германской буржуазии, лишив подавляющее большинство германского населения всех плодов новых технологий массового производства. Форду хватило предпринимательской дальновидности для того, чтобы порвать с прошлым и превратить былой предмет роскоши в массовый товар. В Германии для выхода из тупика требовался решительный акт политической воли. Третий рейх объявил своей задачей использовать государственную власть с целью координировать работу промышленности для разработки стандартизированных и упрощенных образцов важнейших потребительских товаров. Они должны были производиться по максимально низкой цене, что позволило бы германскому населению моментально достичь более высокого уровня жизни. Все эти товары в большинстве случаев получали определение Volk («народный»): Volksempfanger («народный радиоприемник»), Volkswohnung («народная квартира»), Volkswagen («народный автомобиль»), Volkskilhlschrank («народный холодильник»), Volkstraktor («народный трактор»)^[442]. В этот список входят лишь те товары, которые пользовались официальной поддержкой со стороны одного или нескольких учреждений Третьего рейха. Однако частные производители уже давно поняли, что термин «народный» имеет хороший маркетинговый потенциал, и тоже поспешили «запрыгнуть в поезд». Среди различных рекламировавшихся ими товаров значились Volksgramophone («народный граммофон»), Volksmotorrader («народные мотоциклы») и Volksnahmaschinen («народные швейные машинки»). По сути, к 1933 г. термин «народный» получил уже такое широкое распространение, что новый Германский совет по рекламе был вынужден запретить его нелицензированное использование.