Читать книгу - "Елизавета Петровна - Николай Павленко"

Холст, масло. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Сенат не стал обременять себя заботами, требующими немало усилий, и передал записку в комиссию по составлению Уложения, где она и была похоронена.

Иван Иванович Шувалов

Неоценимую услугу в реализации проектов и их обсуждении в Сенате П. И. Шувалову оказывал Иван Иванович Шувалов. Вероятно, Иван Иванович чувствовал себя в неоплатном долгу перед двоюродным братом, поскольку знал, что своим положением фаворита обязан чете Шуваловых. Без их покровительства он не оказался бы при дворе императрицы камер-пажом, без влияния Мавры Егоровны Елизавета Петровна, быть может, не обратила бы внимания на юношу, занимавшего скромную придворную должность.

Достаточно взглянуть на перечень лиц, окружавших императриц и их фаворитов, чтобы убедиться, сколь выше их по интеллекту стоял Иван Иванович Шувалов. Императрица Анна Иоанновна окружала себя шутами, карлами и карлицами, любила на сон грядущий наслаждаться пением фрейлин, для нее разыскивали по всей стране женщин, умевших без умолку часами болтать всякий вздор. Достоинство ее фаворита Бирона состояло в том, что он души не чаял в лошадях.

Елизавету Петровну прежде всего привлекала внешность фаворитов, ее выбор падал на статных красавцев, их интеллект ее не интересовал. Бутурлин, Шубин, Разумовский внушали ей уважение не содержанием, а формой, красотой и мужской силой. В окружении Разумовского толпились соотечественники, питавшие пристрастие к горилке. Не чужда была горилка и Алексею Григорьевичу. Он нередко напивался до такого состояния, что становился буйным, крушил всех, кто попадался под руку. Даже любимица императрицы Мавра Егоровна не была уверена, вернется ли живым и невредимым ее супруг П. И. Шувалов, отправившийся на охоту с Разумовским, не погуляет ли по его спине палка разъяренного фаворита. Развлечения Елизаветы Петровны, как и Анны Иоанновны, сочетали вкусы переходной эпохи: привычную с детства старину с новыми веяниями — итальянской оперой, выступлениями французских актеров и музыкантов. Хотя она, в отличие от жестокой двоюродной сестры, и обладала добродушным нравом, но в порыве гнева могла, как и Анна Иоанновна, наградить фрейлин пощечинами, а придворных даже высокого ранга обругать отборной бранью. Елизавета Петровна любила устраивать прогулки в царской карете по аллеям Петергофа и Царского Села в сопровождении придворных служанок самого низкого ранга и наслаждаться их немудреными сплетнями, чем шокировала чопорных придворных.

И. И. Шувалова тоже привлекали неординарные личности, но отличавшиеся не внешностью или умением болтать, но и необыкновенными дарованиями. Так, он гордился тем, что случайно встретил на улице крестьянина, покупавшего книги на латыни. Шувалов познакомился с покупателем — тверским крестьянином Свешниковым, самостоятельно овладевшим многими языками. Самородка-простолюдина Шувалов позвал к себе и пригласил вельмож познакомиться с чудом. Вот описание очевидца: «Начался съезд, гости валились один за другим. Наконец приехала и княгиня Дашкова. Войдя в комнату, тотчас же спросила она с нетерпением у хозяина: „Где же твой чудный крестьянин?“ Скромный Свешников явился к ее сиятельству. „Здравствуй, дружок! — сказала она с живостью. — Говорят, что ты знаешь по-гречески, по-латыни и по-французски?“ — „Да, сударыня, про себя всего понемногу разумею“. — „Хорошо, переведи же нам что-нибудь!“ Тут, взяв одну книгу из лежавших на столе Руссовых творений, назначила ему место для перевода. Свешников переводил изустно, нимало ни в чем не затрудняясь… „Ну, дружок, как тебе нравится этот сочинитель? Не правда ли, что он пишет очень красиво?“ — „Да, — отвечал крестьянин, — Руссо самый красноречивый писатель: он хоть кого обворожит! Всем бы хорош был, только часто сбивается с пути, много затевает несодеянного“. Такое суждение еще более всех удивило: „А можешь ли доказать нам, в чем именно он ошибается?“

Свешников и здесь не растерялся и дал ответ, свидетельствовавший о глубоком изучении произведений просветителя. Все знатные особы наперерыв осыпали его различными вопросами, и Свешников давал всем скорые и правдивые ответы, которыми и убедил знаменитых собеседников своих, что они точно видят пред собою человека редких дарований. Дашкова предложила ему почетное место в Академии, но Свешников отказался, заявив, что учится для забавы, а ему надо кормить целое семейство. Не принял он и предложения Шувалова учиться в Московском университете. С этого времени крестьянин поселился у своего покровителя и ежедневно по часу-два проводил в беседе с ним».

Описанный эпизод происходил в 1784 году, после продолжительного пребывания Шувалова за границей, где он значительно расширил свой кругозор, приобрел светский лоск, посетил многие салоны, встречался с Вольтером. Но Иван Иванович и в 18-летнем возрасте, когда оказался в объятиях Елизаветы Петровны, занял особое место среди фаворитов и фавориток, которыми так богат XVIII век, прежде всего потому, что не стремился извлечь из своего положения, по крайней мере открыто, материальных выгод, как это позволяли себе А. Д. Меншиков, Э. И. Бирон, А. Г. Разумовский, Е. Р. Воронцова и другие. Иван Иванович не очень был далек от истины, когда в одном из писем М. И. Воронцову в ответ на предложение последнего начать хлопоты перед императрицей о пожаловании ему десяти тысяч крестьян и ордена Андрея Первозванного писал о себе: «Могу сказать, что родился без самолюбия безмерного, без желания к богатству, честям и знатности; когда я, милостивый государь, ни в каких случаях к сим вещам моей алчбы не казал в таких летах, где страсть к тщеславию владычествует людьми, то ныне и более причин нет. Мое единственное желание — благополучие нашей милостивейшей в свете государыни, ее дражайших родственников и моего любимого отечества и потом себе только спокойную жизнь, в которой бы я мог безмятежно окончить дни мои, которые по неумеренному счастию сделались столь знатны и воздвигли мне ненависть, напасти и злость, которые все истинно меня не столько крушат уже, сколько я знаю Бога и на него надежен за чистоту моей совести, которая ничего мне не представляет, что бы я делал, оставив мою должность, ниже бы кому сделал какое зло, кроме что терплю от других — на моем сердце».

Неизвестный художник Портрет Александра Борисовича Бутурлина. Сер. XVIII в.

Государственный исторический музей, Санкт-Петербург

Эту своего рода исповедь Иван Иванович коротко повторил еще дважды: в письме к сестре П. И. Голицыной, датированном ноябрем 1763 года, когда он после кончины Елизаветы Петровны утратил значение теневого императора, лишился власти и, следовательно, возможности удовлетворить честолюбивые и корыстолюбивые притязания. В письме ни слова сожаления об упущенных возможностях, когда он находился «в случае». «Благодарю моего Бога; что дал мне умеренность в младом моем возрасте, не был никогда ослеплен честьми и богатством, и так в совершеннейших годах еще меньше быть могу». В другом письме, отправленном, видимо, в состоянии ипохондрии, которой был подвержен, он писал о себе: «Считайте, милостивый государь, что я мертв для себя самого, когда себе ничего не желаю, о себе не думаю и все для того, чтобы удостоиться имени честного человека».