Читать книгу - "Иисус. Возвращение из Египта - Энн Райс"

Путешествие наше оказалось совсем не трудным. По дороге мы радовались, глядя на то, как отстраиваются заново сожженные деревни. Иерихон уже отремонтировали, и он стоял во всей своей красе. Вокруг него росли прекрасные финиковые пальмы, и рощи бальзамового дерева тоже оправились от недавних пожаров.

Должен сказать, что бальзамовое дерево не растет больше нигде в мире, только здесь, из него получают очень ценное ароматическое масло и продают во всем мире, получая взамен много денег. Особенно охотно это масло покупали в Римской империи.

В этом году я видел Иерихон, залитый солнцем, а не в языках пламени, внушающих ужас и страх. Разумеется, всем захотелось посмотреть на фундамент, заложенный для строительства нового дворца, и на то, как работали плотники. Мои дяди осмотрели все, от подготовленных для укладки каменных плит до площадок, очищенных от леса для строительства новых покоев Архелая.

Сразу после Иерихона мы направились в деревню, где в прошлом году расстались с Елизаветой и ее сыном Иоанном.

Чем ближе мы подходили к этой деревне, тем сильнее волновалась мама, а также Зебедей и его жена. От Елизаветы уже давно не приходило писем.

Когда мы прибыли, их домик встретил нас заколоченными дверями. Я боялся, что это станет для мамы ударом, и так оно и случилось, но она справилась с чувствами.

Вскоре мы нашли своих дальних родственников, которые рассказали нам, что Елизавета, жена священника Захарии, месяц назад слегла, и после этого ее забрала к себе родня из Вифании, что находится возле Иерусалима. Она больше не могла говорить, сказали нам, и почти не двигалась. А Маленький Иоанн отправился жить к ессеям в пустыню. Несколько ессеев пришли за ним, чтобы отвести в предгорья на берегу Мертвого моря.

Наконец мы миновали долгие горные перевалы и вышли к горе Елеонской, откуда через долину Кедрона открывался величественный вид на Священный город. Выше всего поднимались к небу белые стены храма, украшенные золотом, а на холмах вокруг них рассыпалось во все стороны множество маленьких домиков.

Все заплакали от радости и стали благодарить Господа за то, что увидели Иерусалим. Но меня все не отпускал страх, однако я никому не говорил об этом. Иосиф поднял меня, чтобы мне было лучше видно, но скоро опустил на землю, так как я был уже слишком тяжел, чтобы носить меня на руках. Дети шныряли между взрослых, стараясь пролезть в передний ряд. Я не побежал за ними.

Я ощущал страх как болезнь, поднимающуюся вверх по горлу, от которой мне было не спрятаться. Не помогало даже солнце в небесах. Я не видел его. Я не видел ничего, кроме тьмы. Думаю, Старая Сарра догадалась о моих чувствах, потому что она обняла меня и прижала к себе. Мне полегчало от запаха ее шерстяных одежд и мягкого прикосновения ее ладони.

Закончив молиться, люди стали показывать друг другу, где стояли обгоревшие колонны и где шло новое строительство. Все заспорили, пытаясь понять, что осталось целым, а что отстроено заново.

— Что же, такой поворот событий весьма устраивает плотников и каменщиков, — с горечью в голосе пробормотал Клеопа. — Кто-то сжигает и ломает, а мы строим.

Мы засмеялись, потому что это была правда, но Иаков сердито уставился на Клеопу, как будто не хотел, чтобы тот говорил подобные вещи.

Мой дядя Алфей тоже вставил слово:

— Да, плотники и каменщики Иерусалима всегда довольны. Они трудятся над храмом с самого рождения, по крайней мере большинство из них!

— И закончить никогда не смогут, — подхватил Клеопа. — Да и зачем? У нас ведь есть цари с кровью на руках; стремясь искупить вину, они строят великие храмы, словно это сделает их праведниками в глазах Господа. Ну и пусть строят. Пусть приносят жертву. Пророки уже сказали про их жертвы…

— Достаточно разговоров против царей, — перебил его Алфей, — мы входим в город.

— И так сказали пророки, — тихо добавил Иосиф со скупой улыбкой.

Клеопа еле слышно повторил слова пророка:

— Да, Я — Господь, Я не изменяюсь.

И они продолжали говорить о том, что наш храм был самым великим храмом в мире. Но все это я слышал сквозь страх, сжимающий мою душу, и вспоминал тела во дворе храма, а еще — бесконечное, невыносимое горе, которое говорило: «Кроме горя, ничего тебе не суждено более». Это навсегда останется со мною.

И вновь меня кто-то приподнял. Это был мой дядя Алфей.

Я взглянул на храм, борясь со страхом, поражаясь вновь размеру величественного строения и тому, что город, казалось, растет в стороны от храма и держится на нем. Город — часть храма. Город — ничто без него. В Иерусалиме нет никакого другого храма, кроме этого. И его бело-золотые стены действительно прекрасны — яркие, чистые, нетронутые, по крайней мере с этого расстояния.

Да, в городе есть и другие крупные здания. Дядя Клеопа указал на огромный дворец Ирода и на башню Антония, высившуюся рядом с храмом и всегда полную солдат. Но по сравнению с храмом они — ничто. Храм — это Иерусалим. Я понял это. И солнечный свет засиял для меня снова. Страх, тяжелые воспоминания, мрак — ушли.

Мама захотела добраться до Вифании, которая находилась совсем недалеко от места, где мы стояли. Она мечтала повидать Елизавету, свою возлюбленную сестру. Но наши родственники предложили сначала спуститься с холмов и войти в Иерусалим, чтобы найти жилье на дни празднования. Поэтому мы пошли в Иерусалим.

Дорога была забита людьми, их становилось все больше, поэтому мы шли медленно и иногда вообще останавливались, а чтобы поддержать наш дух, пели псалмы.

Когда мы подошли к самому городу, оказалось, что самое трудное еще впереди: нам предстояло пройти через ворота, а толпа давила на нас, и все малыши очень устали. Кое-кто из детей плакал. Другие заснули на руках у матерей. Я считал себя уже слишком взрослым, чтобы проситься на руки, и шел сам, поэтому мне было не видно, куда мы идем и что собираемся делать.

Как только мы оказались на узких городских улицах, до нас докатились слухи, что все синагоги переполнены, дома заняты паломниками и что город не вмещает всех прибывших. Тогда Иосиф решил, что мы вернемся и пойдем в Вифанию, где жили наши родственники. Он рассчитывал на то, что мы сможем разбить там лагерь.

Нам-то казалось, что мы придем в Иерусалим прежде многих, заранее. Мы надеялись пройти очищение в храме — тот же самый ритуал, что мы проводили и в деревне, с пеплом, и «живой» водой, и двумя окроплениями, только нам хотелось пройти его и в храме.

Однако довольно скоро стало понятно, что с теми же намерениями в город пришло множество других людей. Праздник Песаха привлек в Иерусалим весь мир.

В такой давке вполне естественными были ссоры, а некоторые паломники даже кричали друг на друга. Когда я услышал крики, у меня застучали зубы. Но насколько я мог видеть, никто не дрался. Высоко, по верху стен, ходили солдаты, я старался не смотреть на них. У меня болели ноги, я хотел есть, но знал, что все чувствуют себя так же.