Читать книгу - "Сталинский проконсул Лазарь Каганович на Украине. Апогей советской украинизации (1925–1928) - Елена Борисёнок"

Любопытное воспоминание о киевском студенчестве оставил литературовед Г. А. Костюк, учившийся в 1925–1929 гг. в Институте народного образования, бывшем Киевском университете им. Св. Владимира, а потом ВИНО им. Драгоманова. «Павлов (укр. Павлiв. — Е. Б.) Иван, крестьянский сын, мой ровесник, из Галичины, происходил, если память мне не изменяет, из села Зашкова. В 1924 году закончил гимназию. Дальнейшие университетские штудии в Польше, как известно, были затруднены, особенно для украинцев. И в тот же час от молодых советофилов он услышал, что в Советской Украине все крестьянские дети в высших школах обучаются беспрепятственно. Тогда он, в 1924 году, нелегально перешел границу. Тут его долго прослушивали, пока не убедились, что он никаких диверсионных заданий не имеет, но в институт не пустили. Направили сначала на Кубань, на какую-то работу, а фактически на практическую проверку. Только через год он получил направление в институт»^[643].

Действительно, украинизация требовала большого количества специалистов со знанием украинского языка. 6 августа 1925 г. комиссия по украинизации Политбюро ЦК КП(б)У специально рассматривала вопрос об использовании украинской интеллигенции из Восточной Галиции. Было решено выявить «все способные к работе силы и использовать их» в УССР^[644]. А. С. Рублев отмечает, что приезжающие из-за границы в УССР обязательно заполняли стандартный печатный бланк с текстом, подпись под которым должна была подтвердить их лояльность в отношении советской власти. В бланке значилось: я, нижеподписавшийся, удостоверяю свое искренне желание вернуться на Украину и стать верным гражданином УССР. Далее значилось: «Будучи втянутым врагами народа в борьбу против рабоче-крестьянской власти, я некоторое время работал в ущерб интересам рабочих и крестьян. Теперь, признавая эту свою вину, торжественно обещаю в дальнейшем быть лояльным к рабоче-крестьянской власти и всеми силами стараться искупить своей работой свои ошибки и помогать строительству народного хозяйства Советской Украины»^[645].

На родину вернулись известный украинский политический деятель, историк М. С. Грушевский, географ С. Л. Рудницкий, специалист по международному и государственному праву, истории юриспруденции М. М. Лозинский, в Укрнауке работали М. И. Яворский, К. И. Коник, М. Л. Баран; ученым секретарем Наркомпроса были А. И. Бадан-Яворенко, а затем И. М. Зозуляк; личным секретарем Скрыпника был галичанин Н. В. Ерстенюк. Немало галичан было и среди писателей, художников, артистов. Например, среди актерской группы Государственного драматического театра «Березиль» также были уроженцы западноукраинских земель А. Бучма, И. Гирняк, М. Крушельницкий, С. Федорцева^[646].

В такой ситуации неудивительно, что на Западной Украине весьма внимательно следили за событиями на Советской Украине. Несмотря на материальную зависимость от ВКП(б), КПЗУ очень болезненно восприняла «дело Шумского». Любопытно, что в преддверии мартовского пленума ЦК КП(б)У 1927 г., который положил начало непростому периоду в отношениях между Харьковом и западноукраинскими коммунистами, Политбюро ЦК ВКП(б) в феврале постановило «отпустить на работу в Западной Украине 200 тыс. рублей, установив контроль КПЗУ за расходованием этих средств». При этом «на укрепление работы вне Западной Украины (в Чехии, Буковине и Бессарабии) отпустить 50 тыс. рублей»^[647]. Тем не менее на пленуме член ЦК КПЗУ К. А. Саврич (Максимович) заявил о своем несогласии с решением об отзыве Шумского с Украины. По его мнению, Шумский с первых дней революции был одним из активных руководителей борьбы против украинского национализма за власть рабочих и крестьян на Украине, к нему приковано внимание «целой страны по обеим сторонам границы», и поэтому отъезд Шумского с Украины мог быть «использован националистическими кругами с целью дезориентации» и вербовки «неустойчивых элементов под флаг фашизма УНДО — Пилсудского». А главное, западноукраинский коммунист не видел принципиального расхождения Шумского с линией ЦК КП(б)У^[648].

Высказывание Максимовича имело тяжелые последствия для судьбы КПЗУ. В том же месяце состоялся расширенный пленум ее ЦК, который подчеркнул, что Максимович высказал только свою точку зрения на целесообразность отъезда Шумского из УССР^[649]. Тем не менее большинство западноукраинских коммунистов во главе с О. Васильковым, Р. Турянским, К. Максимовичем заявили об отклонении ЦК КП(б)У от ленинской линии в национальном вопросе, об ослаблении украинизационной политики и усилении великодержавного и националистического уклонов в партии, торможении темпов украинизации, недооценке значения украинизации пролетариата, формализме, кампании против «бывших» (боротьбистов и укапистов), а также таких лучших представителей украинских коммунистов, как Шумский и Гринько^[650].

Реакция Харькова последовала незамедлительно. Уже 9–12 апреля был проведен специальный пленум ЦК КПЗУ в Гданьске на конспиративной квартире партии. Присутствовали и представители КПП, из Харькова приехал Н. А. Скрыпник, который сделал доклад о национальной политике КП(б)У и зачитал письма ЦК с обвинениями в адрес Шумского и с осуждением позиции Максимовича и Турянского. Но большинство членов ЦК КПЗУ не хотело соглашаться с тем, что Шумский разошелся с партийной линией. Из 12 членов и кандидатов в члены ЦК лишь двое поддержали проект резолюции об ошибочности выступления Максимовича. В результате была принята резолюция, в которой позиция Максимовича расценивалась как правильная, что никак нельзя расценивать как несогласие с линией ЦК КП(б)У в национальном вопросе. Одновременно пленум заявил о том, что не видит национального уклона у Шумского^[651].