Читать книгу - "Братья Старостины - Георгий Морозов"

Еще одним направлением, к которому приложил руку Александр Петрович Старостин, была разработка ГОСТов. В те времена шла борьба с космополитизмом, импорт находился под запретом, и нужно было создавать собственные аналоги. На лидирующих позициях в спортивной промышленности были динамовские предприятия.

Однажды мне довелось побывать у Александра Петровича в кабинете. Постоянно заходили какие-то люди, и он тут же отдавал необходимые распоряжения или посетителям, или по селектору. Создавалось впечатление, что Старостин, решая вопросы, демонстрирует феноменальную память, держит в уме тысячи цифр. Николая Петровича принято называть организатором всесоюзного масштаба, но и Александра Петровича я бы назвал, говоря современным языком, топ-менеджером советской торговли. Его отличали честность и порядочность, безупречное знание дела. Мне аналогичных людей в торговой сети встречать не приходилось. Не уступая старшему брату в качестве организатора, он всегда умел находиться над схваткой в этой непростой сфере».

«Автомобильное ноу-хау» Старостиных подтвердил и Евгений Ловчев:

«В начале семидесятых все в „Спартаке“ знали, что можно было быстро оформить покупку машины, практически за три-четыре дня. Имя Александра Петровича при этом не называлось, а вот у Николая Петровича, как начальника команды, надо было подписать бумагу».

В характеристиках, данных другими людьми, многое сходится. Наталья Петухова, уже в новом тысячелетии вспоминая о братьях, сказала про Александра: «Это человек для нашего времени. Сегодня стал бы олигархом. Организовал бы производство, точно вам говорю».

Или вот какое впечатление осталось от посещения Александра Петровича у Константина Есенина: «Старостин-второй, когда я пришел к нему, разговаривал по селектору с каким-то оплошавшим начальником одного из отделов Роскультторга Министерства торговли, в котором Александр Петрович работает уже много лет. Говорит он, как когда-то на поле, решительно, безапелляционно, но негрубо».

Конечно, заглядывали к нему и родственники. Племянник Андрей Старостин-младший поведал:

«Его офис находился рядом с метро „Дзержинская“, и я часто бывал у него на работе. Помню, в кабинете находились только большая пальма, стол и маленький шкаф, в котором, между прочим, всегда стояли бутылки сухого вина, привезенные из Грузии. Всегда предлагал: „Ну что, племяш, сухенького?“ Но вообще-то дядя Шура охотно угощал всех, кто к нему заходил. Из четырех братьев только Николай Петрович был аскетом. Остальные относились к спиртному нормально, при встрече могли выпить не одну бутылку вина, но ни разу никто не видел их пьяными».

Прервем на мгновение Старостина-младшего. Быть может, из-за этой хлебосольности у посторонних людей складывалось впечатление об Александре Петровиче как о любителе зеленого змия. Один из футболистов, описавший появление второго брата в раздевалке после какого-то важного матча «Спартака», позволил себе ремарку: «Грамм семьсот водки в нем, наверное, было». Или Александр Нилин привел на страницах газеты «Твой футбол» мини-зарисовку: «…И вспомнилась какая-то из торжественных дат в обществе братьев Старостиных, когда Андрей вдруг спросил Александра: „Ты что, Шура, на красное перешел?“ А семидесятилетний Шура засмущался: „Да, знаешь, погода…“». Это конечно же преувеличение. Просто на фоне худощавых Николая и Андрея невысокий, крупноватый, коренастый Александр порой казался менее спортивным. Со временем у него стал расти живот, и Александр Петрович подшучивал над собой: «Этому животу уже ничем не поможешь!»

Став фигурой не столь публичной, как родственники, Александр Петрович не уступал им в желании и умении помогать ближним. Племянник Андрей пояснил, чем был вызван «уход в тень»:

«Это объяснялось в первую очередь скромностью дяди Шуры. Я знаю, что он сделал добро многим людям, но никогда об этом не рассказывал. Одной фразой можно сказать так: мужик, которого уважали. Он мало кому выказывал расположение открыто, в отличие от братьев, мог и послать по известному адресу или просто оборвать собеседника — мол, глупость несешь… По сути, единственным человеком, кто для него являлся непререкаемым авторитетом, был дядя Коля, хотя у них всего-то год разницы».

Логично дополнить это наблюдение цитатой из Аркадия Ратнера: «В прочно сбитой братской коалиции он был носителем непримиримости, упрямства, несклонности к компромиссам». В то же время Николай Соколов, партнер Александра по сборной СССР довоенных времен, отзывался о нем, как о «милом человеке».

О своих внутренних ощущениях Александр Петрович не слишком откровенничал, но все же вырвалось как-то «для прессы»: «Цепляюсь за последние „шестидесятые“. Так не хочется быть „семи…“». В этом возрасте на матчи приходил нечасто, больше из родственной солидарности: «Теперь, когда я бываю на стадионе, все больше на брата Николая смотрю. Он ведь начальник команды. Боюсь, не хватит ли его инфаркт». В то же время чувство объективности у него превалировало над клубным патриотизмом, и в начале семидесятых он не стеснялся сказать в интервью Константину Есенину, что «Спартак» последних лет оставлял впечатление недоукомплектованной команды, а у «Динамо» подбор игроков интересный.

Вообще-то второй из братьев больше опекал по жизни другого племянника — своего полного тезку Александра Петровича Попова, сына Веры. Наверное, было в этом что-то от несбывшейся мечты воспитать сына, да и единственная дочь Алла прожила не самую длинную жизнь. Как и ее мать, она скончалась от рака.

Андрей-младший говорил о своей кузине:

«Приезжая в Ленинград, я останавливался у Аллы, жили они на Литейном. Поскольку я тогда был холостым, всё старалась познакомить с кем-то из подруг. У меня воспоминания о тех временах ассоциируются с песней „Долго будет Карелия сниться“ в исполнении Лидии Клемент, которая тоже умерла от саркомы совсем молодой…»

С Александром Поповым одному из нас довелось неоднократно встречаться, а за три года до его ухода из жизни и предметно побеседовать. Естественно, шел разговор и о знаменитых родственниках, в том числе — о втором по старшинству брате:

«Родители назвали меня Александром в его честь, и я тоже стал Александром Петровичем. Он очень внимательно следил за моей футбольной карьерой. Как и моему папе, Петру Герасимовичу Попову, дядюшке очень хотелось, чтобы я играл в основе „Спартака“. Но по блату в „Спартаке“ не играют, а выше игрока дубля я так и не поднялся. Во время моих выступлений был первым болельщиком и очень внимательно следил за результатами. Дядя Шура ко мне очень тепло относился. Чем это объяснить? Может быть, тем, что у него было четыре племянницы и только два племянника.

Любил делать подарки. Будучи директором базы, он имел право на покупку одного комплекта футбольной формы в год. И конечно, бутсы, гетры, майка и трусы презентовались мне. Александр Петрович излучал доброту, располагал к себе людей и взглядом, внешностью. Работая затем директором Роскультторга, он помогал всем, кто обращался к нему. Его кончина осенью 1981 года стала тяжелой утратой для близких…»

Вместе с братом Андреем, а то и в компании Михаила Яншина и Михаила Царева Александр Петрович тоже захаживал на бега. Был он на ипподроме и в день кончины, 23 сентября 1981 года. После состязаний Андрей Петрович поехал в «Лужники», а брат зашел к сестре Вере, которая жила на Беговой улице, как раз напротив ипподрома. Был там и племянник Андрей, родственники сели к телевизору смотреть трансляцию матча, и вдруг старику стало плохо. Вызвали «скорую помощь», благо Боткинская больница находилась в двух шагах. Но помочь врачи были уже бессильны. Тело доставили в старый боткинский морг. Как и сестра Клавдия двумя годами ранее, он умер практически в одночасье.