Читать книгу - "Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин"

Хотя, по мнению эсеров и меньшевиков из Временного совета Сибирского народного управления, «ни одна партия или общественная организация» не могла возглавить демократическое движение, они сформулировали новую версию российской исключительности, указав на уникальность небуржуазной русской революции, которая является частью взлета «мировой демократии», но вместе с тем играет исключительно важную роль в полном освобождении человечества. Революция направлена не только против «твердынь автократического строя», но и против самых основ «буржуазно-капиталистических отношений». Новое сибирское правительство было националистическим: оно стремилось к восстановлению Российского государства и защите «национальной чести и территории» от иностранных империалистов, Вместе с тем оно отвергало идею «единого национального фронта», потому что умеренные социалисты не верили, что революционно-демократические и имущие элементы могут когда-либо объединиться. Первое заседание Всероссийского учредительного собрания представлялось основой социалистической пересборки российской нации, с социализацией земли, превращением кооперативов в основу продовольственной сферы и поддержкой местного и классового самоуправления рабочих и крестьян^[442].

Нерешительная позиция США в конце декабря 1919 года – начале января 1920 года (возможно, обусловленная состоянием Вильсона после перенесенного им в октябре 1919 года инсульта), по-видимому, поставила под угрозу план кондоминиума, который поддерживали японские гражданские власти. В то время как правительство Хары еще не знало об американском решении вывести войска, Грейвс уже сообщил японскому командованию на Дальнем Востоке о плане покинуть Сибирь^[443]. Генеральный штаб во главе с Уэхарой немедленно начал прощупывать общественное мнение на предмет возможной японской оккупации всей Восточной Сибири как средства защиты Восточной Азии от большевизма. 6 января 1920 года газета «Сентрал Чайна Пост» (Ханькоу) утверждала, что «Япония получила от США ‹…› дозволение оккупировать Восточную Сибирь», но в то же время указывала на соперничество двух тихоокеанских держав^[444]. 9 января последовал официальный меморандум Лансинга, который, казалось, поддерживал этот же подход, тем самым подрывая позиции гражданских властей Японии в сибирском вопросе. Следующий меморандум Государственного департамента США японскому послу от 30 января 1920 года подтвердил, что США одобряют одностороннюю политику Японии в Сибири, но подчеркнул, что она должна соответствовать изначальным целям интервенции Антанты, которые, безусловно, не включают в себя оккупацию территории России^[445]. Одностороннее решение США о выводе войск имело огромные последствия как для японско-американских отношений, в которых оно посеяло семена недоверия, так и для политической ситуации в Токио, где в начале 1920 года партия армии сумела одержать верх над другими политическими группировками^[446].

Нехватка иностранной поддержки и неспособность Политцентра мобилизовать даже население Иркутской губернии (губернский союз профсоюзов отверг идею сибирской независимости и поддержал советскую Конституцию)^[447] означали, что желающим умеренно социалистической власти в Сибири остается надеяться лишь на добрую волю большевиков. По словам Гинса, некоторые эсеры с самого начала сообщали ему, что притязания на независимость делаются только для вида, поскольку Политцентр намерен закончить Гражданскую войну, разделившую демократию (в социалистическом смысле) на два враждебных лагеря, а то и покориться большевикам^[448]. Как бы то ни было, на встрече с Революционным военным советом (Реввоенсоветом) Пятой Красной армии и Сибирским революционным комитетом (Сибревкомом) в Томске 19 января 1920 года делегация Политцентра пыталась убедить советскую сторону, что социалистическое единство и формирование буферного государства – единственный способ защитить Российское государство от иностранного империализма, в первую очередь японского^[449].

К началу 1920 года возросло и число корейских и бурят-монгольских националистов, считавших большевиков возможными союзниками в своих партикуляристских проектах. В конце 1919 года Пак Дин Шунь, дальневосточный корейский активист и союзник Ли Дон Хви, сообщил Москве о формировании Корейской социалистической партии, сотрудничающей с корейскими христианами-националистами. Участвуя в Седьмом Всероссийском съезде Советов (Москва, 5–9 декабря 1919 г.) как представитель Корейской социалистической партии, Пак Дин Шунь выразил от лица своей организации уверенность, что, когда Красная армия придет на Дальний Восток, корейцы поднимутся и вступят в бой под знаменем Коминтерна: это будет бой за корейскую родину, которая должна стать пролетарской республикой. Делая упор на интернационализм, он утверждал, что Движение 1 марта потерпело неудачу из-за нехватки контактов с японскими пролетариями, но в то же время он выступал за антиимпериалистическое сотрудничество с корейской и китайской буржуазией во имя национальной независимости. В этом же месяце Корейская социалистическая партия, все еще под названием Союза корейских социалистов, была принята в Коминтерн^[450].

В то время как корейские политики говорили о национальной независимости, Ринчино в своем анализе политики в Восточной Азии выказывал поддержку российскому империализму. В докладе, который он 10 декабря 1919 года подал в Коминтерн от имени своего брата Эрдэни, Ринчино признал провал идеи монгольской федерации. Действительно, этот проект привел не к созданию единого государственного образования, а к возвращению китайской армии и отмене автономии Внешней Монголии в конце 1919 года. Скрывая свою собственную роль в проекте, Ринчино подавал его как инструмент японской политики и выражал надежду, что Россия (с которой он идентифицировал себя) вскоре снова станет сильной, вернет свои позиции в Монголии и потребует от Китая сатисфакции за нарушение соглашений 1913 и 1915 годов^[451]. Таким образом, возросший интерес корейских и бурят-монгольских националистов к сотрудничеству с Москвой предоставил большевикам возможность либо проводить политику нового империализма, подразумевавшего создание зависимых государств под эгидой Коминтерна, либо вернуться к традиционному империализму, заняв место Российской империи в Восточной Азии.