Читать книгу - "Королевская аллея - Франсуаза Шандернагор"

— О нет, это спящая вода.

Наступило долгое молчание. Мне следовало бы встать и уйти, но что-то мешало — то ли сковавший меня холод, то ли изнеможение от бессонной ночи, то ли уверенность, что через два месяца я покину Двор. Я не могла отвести глаз от двух наших почти слившихся отражений. Черная дама, серый кавалер…

— Это верно, — сказал Король. — Госпожа де Монтеспан напоминает мне бурный поток, вы же более похожи на спящее озеро.

— Сир, — возразила я, — это сравнение достойно «жеманниц», чей язык вы так презираете.

Он рассмеялся, и звук этот смутил стылую воду. Я вздрогнула.

— Мадам, вам холодно!

Он распахнул свой плащ и накинул на меня его край. При этом он положил руки мне на плечи и не спешил убрать их. В тот миг я и поняла, что погибла и что сама этого желала. Последний раз я обратила взгляд к источнику, затем смежила веки, — так дети закрывают глаза в простодушной уверенности, что станут невидимыми.

Я открыла их много позже, услышав шепот Короля: «Нет, решительно, этот холод невыносим. Боюсь, мы не можем долее оставаться здесь, мадам!» Я заметила, что плотный серый плащ, которым меня укутали, давно соскользнул с моих плеч, но, странное дело, совершенно не ощущала укусов холода. «Когда кажется, что испытываешь наслаждение, — саркастически шепнул мне давно забытый внутренний голос, — это значит, что ты его и впрямь получила».

Внезапно в гроте Венеры раздался ужасающий шум: дракон с воем начал извергать водяные струи и захлопал крыльями, как целое полчище летучих мышей; под громкий колокольный перезвон и завывание труб Венера и Вулкан с грохотом двинулись вкруг водоема. На миг мне почудилось, будто сам ад разверзся передо мною, но это была всего лишь хитроумная механика, которую дворцовые садовники пустили в ход ввиду наступающего дня. Через час первый камердинер, первый врач и первый хирург войдут в спальню Короля. В восемь с четвертью туда же впустят главного капеллана и знатных особ, имеющих исключительную привилегию видеть Короля в халате и коротком парике. В половине девятого менее родовитые придворные и «деловые» дворяне[52]столпятся вокруг парадного ложа, пока цирюльник будет завершать королевский туалет; и наконец в девять часов будет считаться, что этот человек, ни минуты не спавший эту ночь в своей кровати, пробудился и встал.

На малой террасе, перед гротами, Король нежно обнял меня последний раз и сказал:

— Я думаю, вам лучше пройтись еще немного, до лужайки…

Эта заботливость очаровала меня. Сделав глубокий реверанс, я собралась было удалиться, но Король удержал меня:

— Собираетесь ли вы завтра к пяти часам в Валь[53]?

— Сир, в это время графу Вексенскому будут пускать кровь, и я…

— Мадам, за этим вполне может проследить его кормилица, довольно сухо возразил он. — Возможно, завтра я и сам побываю в Вале на прогулке.

— Сир, если это приказ, я повинуюсь.

— Сударыня, я ничего не приказываю, я лишь прошу вас.

— В таком случае, Сир…

— В таком случае вы не будете в Вале?

— С позволения Вашего Величества, я останусь с графом; он очень боится кровопусканий, и лишь я одна…

— Ваше упрямство, мадам, делает вам честь не более, чем ваши дерзости, — строго заметил Король.

Голос его звучал настолько едко, что недавние ласковые речи показались мне улетевшим сном. Внезапно меня обуяла гордость.

— Это правда, Сир, я не так податлива, как какая-нибудь мадемуазель Дезейе.

На сей раз Король улыбнулся вполне добродушно.

— Но… я никогда и не смешивал вас с нею.

Взяв мою руку, он поцеловал ее и добавил, чуточку насмешливо: «Прежде всего, эта дама не столь добродетельна, чтобы причинять себе неудобства, греша в неподходящих местах. До свиданья, мадам, я ни к чему не хочу принуждать вас».

С этими словами он быстро зашагал по аллее, оставив меня в полном смятении от случившегося.

Я испытывала то гордость — быть отличенною своим Королем все-таки не пустяк! — то унижение, полагая себя низведенною до ранга какой-нибудь горничной, если не хуже; стыд мучил меня. Не было таких суровых слов, какими я не заклеймила бы собственную слабость; увы, я не видела средства избежать в будущем повторения этого греха.

Одно лишь бегство, задуманное три месяца назад, могло счастливо разрешить страхи и сомнения, терзавшие мою душу, но в настоящий момент, обдумывая этот план, еще вчера столь ясный и непреложный, я понимала всю трудность его исполнения: мало того, что Король мог воспрепятствовать моему отъезду, я и сама была отнюдь не уверена, что найду в себе силы расстаться с ним.

После долгих треволнений я решила, что обрету душевное спокойствие, поручив себя Богу; пускай Он сам разобьет мои цепи, если ему угодна моя свобода. Нынче, когда я почитаю себя лучшей христианкою, нежели в то время, могу сказать, что это весьма удобный способ — переложить на Господа заботу решать то, чего мы не можем решить сами; столь оригинальная трактовка пословицы «молчание — знак согласия» отлично помогает людям, умеющим толковать в свою пользу немые дозволения, обрести совершенный и безмятежный покой.

В течение зимы мне представилось еще несколько случаев согрешить, и я, честно говоря, не слишком уклонялась от этого. Разумеется, я пыталась, из последних угрызений совести, бороться с искушением, но мне не удавалось победить его.

Однажды днем, когда госпожа де Монтеспан уехала в замок Кланьи распорядиться ведущимися там строительными работами, я стояла в ее покоях у окна, задумчиво наблюдая суету придворных внизу, на террасе; вдруг на плечо мое легла рука; мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы узнать смельчака, — при Дворе лишь один человек мог позволить себе этот жест.

— Вы что-то замечтались, мадам.

— О, Сир, вы ведь знаете, я никогда не мечтаю… Я могу лишь грезить наяву, — отвечала я с улыбкой.

— Вы клевещете на себя, мадам; всем известно, что грезы не ваш удел. Для этого вы слишком солидны.

Те, кто не знал Короля в этом возрасте, когда все улыбалось ему, когда страна процветала, когда он одерживал победы над своими соседями, когда счастье и блеск во всем сопутствовали этому величайшему из монархов, не могут судить о том, каким он был. Требовалось много храбрости, чтобы взглянуть на него, и нужно было постепенно привыкать к сверканию этого солнца, если вы не хотели ослепнуть, о лучше всего — закрыть глаза и подчиниться его воле.

Однако я как-то осмелилась сказать Королю, что хотя мне не удается побороть сердечную склонность, влекущую меня к нему, я знаю, как глубоко оскорбляю этой связью Господа. «Отчего же? — удивленно спросил Король. — Ведь вы вдова!» У меня не хватило духу заметить ему, что если я и впрямь вдова, то он не вдовец. К королям, как и к Богу, можно обращаться с мольбами и даже, вероятно, с предложениями, но отнюдь не с упреками.